Раян Фарукшин - Цикл произведений Родина Страница 36

Снаружи пост казался этаким квадратным бетонным монстром сто на сто метров, с выпирающими зубами зениток и бэтэров. А изнутри все выглядело более уютно. Два блиндажа, две палатки для хозяйственных нужд и туалет, "типа сортир", делали серые будние дни срочной вэвэшной службы в приветливом чеченском крае более обнадеживающими и даже яркими. Командовал этим парадом майор ***, человек в самом расцвете сил и умений. К слову, просто хороший мужик. А я, ефрейтор не по своей вине, был назначен начальником караула, а фактически выполнял обязанности "замка".

Мне вообще повезло. Школу закончил на одни пятерки и мог получить золотую медаль, но учитель военного дела неожиданно влепил мне в аттестат четверку и, со словами "солдата из тебя не выйдет", увел драгоценную медаль из-под носа. Институт я закончил хоть и не с красным, но с твердым дипломом студента-отличника. Военной кафедры в институте не было, поэтому военкомат призвал меня на службу в звании рядового и на один год. Спокойно отслужив восемь месяцев, я, не желая отставать от родной бригады, решил поехать в командировку на Северный Кавказ для участия "в операции по наведению конституционного порядка на территории Чеченской Республики". В последнюю ночь перед отъездом из части, меня вызвал комбат и, разлив чайку, предложил никуда не ехать.

- Тебе служить всего пару месяцев осталось, образование есть, вся жизнь впереди. Разрешаю в командировку не ездить. Стреляют там. Убьют еще ненароком, - говорил он, глядя мне прямо в глаза, - а ранят, жениться не сможешь, так и помрешь холостым.

На что я, переполненный никому ненужным героизмом, ответил:

- Если и убьют, то только всех вместе. Я от своих братков не отстану. Нехорошо. Кем я буду, если я живой приеду, а они, не дай Бог, не живые.

Довольно ухмыльнувшись и еще раз заглянув мне в глаза, комбат неторопливо, словно растягивая буквы, произнес:

- Хо-ро-шо. Хре-ен с тобой. Я предлагал. Хорошо. Ладно. Поехали.

И мы поехали.

С первых дней августа и по декабрь месяц 1995 года я проходил службу на разных участках невидимого чеченского фронта. В основном, приходилось ошиваться в городе Гудермесе или его окрестностях. Стояли на блоках, ходили на зачистки. Кормили вшей, голодали, худели, болели, стреляли, но выживали. Служили, одним словом. Отдавали дань Родине, "великой и могучей России".

В день отлета из аэропорта "Северный", когда легкий декабрьский морозец указывал на начавшуюся зиму, я в последний раз посмотрел на чеченское небо. Вертолет с пацанами из нашей бригады, прощально нахмурив облака, ушел в сторону "Гудэра". Они ушли, а я не мог насмотреться на небо. В Чечне небо особенное. Когда в горячке боя падаешь вниз головой, то боишься открыть глаза, - а вдруг что не так. Но вот когда глаза медленно, неохотно, открываешь, то первое, что видишь - небо. Разное небо. Синее в белое облако, красное в пламени пожара, черное во вспышках трассеров, серое в дымке тумана. Небо. Одно большое счастливое небо. Счастливое потому, что если видишь его, значит живешь. Пока еще живешь. В эту минуту испытываешь огромный прилив энергии, радости, счастья. Счастья. Потом за это счастье становится стыдно. Ведь кто-то из друзей уже не смог увидеть небо. Последнее небо...

В этот ясный сентябрьский день небо над нашим блоком было чистым и безоблачным, почти прозрачным насквозь. Я, как дежурный начальник караула охранения, вышел на улицу и, вяло прислонившись к бетонному монстру ограждения, устало уставился в горизонт. Пытался найти подвох, но ничего подозрительного не видел. Глаза мои, требуя сна, самопроизвольно закрывались, а я, последними усилиями воли, старался их вытаращить наружу, выкатывая зрачки вперед, на сколько это возможно дальше. Не спать! Ночью была слышна стрельба в районе соседнего поста. Вероятно, их обстреляли. Но нас, слава Аллаху, не тронули. Заснуть такой ночью мы не смогли в любом случае, вот и выходило, что не спали уже около двух суток. Спать хотелось страшно. Но, приказ - есть приказ, и никуда от него не денешься, вот и стоишь. Не знаю, сколько я так простоял, может час, а может, и все три. Уже почти в полностью отключенном состоянии я заметил новый синий УАЗ-462, на большой скорости мчавшийся в нашу сторону. Не успел я как следует опомниться, как машина, за считанные минуты преодолев остаток расстояния до поста, резко затормозила и, неприятно взвизгнув шинами, остановилась в метре от бетонки, заграждавшей дальнейший путь. Я вышел за ограждение и, с автоматом наперевес, шагнул навстречу открывающейся двери. Только тут я заметил ярко-зеленую эмблему на передней правой двери УАЗика. Эмблему Независимой Ичкерии! Палец правой руки автоматически обнял спусковой курок АКСа, а я мгновенно очнулся от сладкой полудремы, в которой все еще пребывал. Стараясь сохранять спокойствие, я бросил пытливый взгляд внутрь машины. Несмотря на почти тридцати градусную жару, крыша и боковые стекла с УАЗика сняты не были, поэтому почти ничего интересного я и не увидел. Да и отражение палящего солнца била от лобового стекла прямо на меня, мешая заглянуть поглубже в салон. За то время, что я разглядывал машину, водитель успел выйти и сделать шаг в мою сторону. Огромный, как сибирский медведь, одетый в потертый камуфляж, мужчина поздоровался первым.

- Задаравствуйтэ!- торжественно подняв правую руку вверх, он потряс своим здоровым, величиной со спелую дыню кулаком.

По первому произнесенному слову стало понятно, что водила - не чечен. Акцент не тот, грузинский какой-то, или абхазский, или таджикский, но нохчи точно так не разговаривают.

- Здрасте! - удивленно дернул я подбородком в ответ на его жест.

Лицо мужика почти полностью скрывали огромные солнечные очки и густая черная борода мусульманина. На надвинутом на глаза зеленом берете блестела кокарда с изображением ичкерийского герба - серого, во всех смыслах, волка. По бокам виднелись белого цвета надписи на арабском. "Молитвы!" - почему-то сразу подумал я.

Ми должны проехат зидэс! Вот мой разрешение на бэзпрыпатцвеный праез. картавил водила.

Хорошо, но я должен осмотреть автомобиль. Приказ,- я развел руки в стороны, мол тут приказ виноват, а не я, - приказ у меня такой.

Ти знаешь пра мараторий? - повысив голос и поменяв тон на более жесткий, угрожающе вопрошал незнакомец, - Эта типа перемирий. Ми можем передвигаться по этой месту гдэ захотим. Давай, дальше ехать будэм, а?

Хорошо, хорошо. Будем. Все я знаю. И как вы этот мораторий соблюдаете, тоже знаю. Но ничего поделать не могу. Надо осмотреть! - почти срываясь на крик настаивал я, - Приказы не обсуждают, а выполняют!

Ладно, смотри машина! Там все нармално! - слегка ударив кулаком по капоту, наконец согласился водила, - Сматри, харашо сматри!