Дмитрий Володихин - Патриарх Гермоген Страница 36

Иной раз, кажется, духовное укрепление, исходившее от патриарха, становилось последней надеждой для царского воинства, павшего духом после многих неудач.

Что же касается беснования народных толп, то очень сомнительно, чтобы их действия являлись свидетельством в пользу слабости патриарха. Прежде всего, никакая толпа в Москве никогда не собиралась сама собою, без подстрекательства со стороны «сильных людей». Такого не случалось ни разу со времен Ивана Грозного по наши дни. «Скоп» всегда и неизменно является частью заговора. Так что у «народа» в каждом случае имелись поводыри. Они приводили якобы стихийно собравшуюся толпу в Кремль, выдергивали патриарха из его палат, а потом принуждали его осудить царя, дать духовную санкцию бунту. И что же? Как мог Гермоген проявить свою «силу»? Приказать немногочисленным патриаршим дворянам выйти против толпы, стрелять, рубить, умереть за него? Вот уж странное поведение для духовной особы! Зато способ, каким святитель все-таки показывал свое превосходство, достоин почтительного любования: никакая «толпа» никогда не добивалась от него исполнения планов злых ее вожаков. В положении «бессильного» Гермоген не бывал; напротив, вытащив старика на площадь, тайные лидеры бунта оказывались бессильны перед его твердостью. Народ смотрел на патриарха, слушал его речи, а затем начинал расходиться: не благословил святитель! Все кошели, набитые «чешуей» серебряных московских копеечек, ушедших на создание «скопа», оказывались опустошенными напрасно.

Вот характерный пример. Во времена противостояния Москвы и Тушинского лагеря против царя поднялось волнение, возглавленное знатными дворянами. И только твердая позиция патриарха дала Василию Шуйскому возможность устоять: «Князь Роман Гагарин, Григорий Сумбулов и Тимофей Грязной и иные многие пришли в Верх, к боярам, и начали говорить о том, чтобы царя Василия сменить. Бояре же им отказали и побежали из града по своим дворам. Они же [заговорщики] пошли к патриарху и взяли его из соборной церкви от [святительского] места и повели его на Лобное место. Он же, как крепкий адамант, утверждал [правду] и заклинал [их], не ведя на такую дьявольскую прелесть прельщаться. И пошел патриарх на свой двор, они же послали за боярами; и бояре отнюдь к их дьявольскому совету не поехали, один к ним приехал боярин князь Василий Васильевич Голицын. Из полков же бояре, собравшись, пришли к царю Василию. Те же [заговорщики] с Лобного места пришли с шумом к царю Василию. Царь же Василий вышел против них мужественно, не боясь убийства от них. Они же, видя его мужество, ужаснулись, и побежали от него все из города, и отъехали в Тушино человек с триста. Царь же Василий в Москве с боярами, осаду укрепив, сел в осаде»{157}.

Другой бунт пришелся на период жесточайшей борьбы со Лжедмитрием II. Он вспыхнул во второй половине февраля 1609 года, «на сыропустную субботу».

Сам Гермоген подробно описал столкновение с разгневанной толпой, принудившей его к диспуту на Лобном месте.

Зачинщики волнений принялись выкрикивать обвинения в адрес Василия Ивановича: «Он тайно убивает и бросает в воду нашу братию, дворян и детей боярских, не щадит жен их и детей! Убил уже тысячи с две!» Поскольку слухи о чудовищных жестокостях Василия Шуйского, очевидно, имели под собою мало правды, патриарх спокойно ответил: «Как такое можно утаить!» Но те не переставали волноваться. Тогда он спросил: «Хорошо же, назовите, когда и кого коснулась эта пагуба?» Толпу взяла оторопь: сколь ни силились, а никого вспомнить не могли. Не то что две тысячи, а хотя бы одну-единственную жертву тайных казней… Сбавив тон, оппоненты Гермогена все же попытались продолжить дискуссию: «Ну… это вот только сейчас такой приказ вышел: наших — топить! Мы против него и собрались». Святитель поинтересовался: «Кого ж ныне топить повели?» Он услышал смущенный ответ (назвать-то некого): «Мы как раз за ними послали, возвращать. Сами потом их увидите…» Лидеры волнений, переменив тему, взялись ругать царя, но ничем своих укоризн подтвердить не могли, «ничто бо в их речах обрелося праведно, но все ложно». Отбив первую атаку, Гермоген встретил грудью и вторую. Зачинщики достали откуда-то «прелестную» грамотку, писанную тушинцами для москвичей. Там говорилось: «Князя… Василья Шуйского одною Москвою выбрали на царство, а иные де городы того не ведают. И князь Василей де Шуйской нам на царстве не люб, и его де для кровь льется и земля не умирится. Чтоб де нам выбрати на его место иного царя!» Гермоген легко отвел удар: «Дотоле Москве ни Новгород, ни Казань, ни Астрахань, ни Псков и ни которые городы не указывали, а указывала Москва всем городом. А государь царь и великий князь Василей Иванович всеа Русии возлюблен, и избран и поставлен Богом, и всеми русскими властьми, и московскими бояры, и вами, дворяны, и всякими людьми всех чинов, и всеми православными християны. Да и изо всех городов на его царьском избрании и поставлении бьии в те поры люди многие, и крест ему государю целовали вся земля, что ему государю добра хотети, а лиха и не мыслити». Иными словами, святитель напомнил: за царя — Церковь, боярство, дворянство московское, которые ныне, забыв о собственной присяге, вышло буянить; за царя высказались и выборные люди из городов. Видно, хоть и не Земский собор утверждал кандидатуру Шуйского на престол, но кое-каких представителей из городов собрать успели. Гермоген намекал: ну а те города и земли, где крест Василию Ивановичу не целовали, имеют ли право указывать прочим? Его оппоненты не унимались. Они пеняли Василию IV: из-за него-де «кровь льется и земля не умирится». О, нет! — отвечал патриарх, — не того государя волею столь ныне худо Руси! Сам Царь Небесный попустил ей многие страдания: «Своими живоносными усты рек Господь: “Возстанет язык на язык и царство на царство, и будут глади, и пагубы, и трусы[35]”, — ино все то в наших летах исполнил Бог, да и ныне исполняет слово Свое». Ради чего голод, мор, нашествие иноплеменников, междоусобная брань и прочие беды обрушены теперь на головы русских? Они встали на «царствующих», — объяснил Гермоген. Зачинщики, исчерпав аргументы, сделались неинтересны толпе. Вместо бурной борьбы, вместо доброго согласия с духовной властью она увидела лишь невнятные словопрения, в коих вожди ее оказались слабее патриарха. Люди начали разъезжаться: «…иные в город, иные по домом поехали, потому что враждующим поборников не было и в совете их к ним не приставал никто. А которые и бьии немногие молодые люди — и оне им не потакали ж, и так совет их вскоре разрушился»{158}.

Порой выходило так, что патриарх с духовенством решал проблемы, с коими царю справиться не удалось. Так, выше уже говорилось о голоде в осажденной тушинцами Москве и о ценах на хлеб, искусственно задранных торговцами. Василий ГУ очень долго не мог освободить дороги, перекрытые неприятелем, для свободного притока продуктов в столицу. Не мог справиться и с непокорными продавцами зерна.