Одри Салкелд - Лени Рифеншталь Страница 36

После долгого дня, проведенного на воде, Эртлю до смерти хотелось поужинать, но, поборов урчание в желудке, ответил — как он надеялся, в его ответе прозвучал лишь намек на неуверенность: «Конечно же. Отчего бы нет?»

Страстно сжав его руку, Лени потащила Эртля к своей палатке, стоявшей среди скал в стороне от остальных, и протянула ему целое блюдо сандвичей и термос с питьем, сбереженные от послеполуденного чаепития. «Будь как дома, — сказала она ему, — а я сейчас переоденусь. Это недолго».

Когда она вернулась, переодетая в костюм для прогулки на каяке, у Эртля едва не остановилось дыхание. Одаривая гостя самой лучезарной улыбкой, она стояла перед ним в поплиновой рубашке-безрукавке и сверхкоротких шортах цвета хаки. Ее темные волосы были подобающе завязаны сзади кожаным шнурком.

— Ну как, подойдет?

— Надо бы потеплее, — рассмеялся Эртль. — Придется плавать вокруг айсбергов!

Одарив его ответной улыбкой, Лени выволокла вещевой мешок с верхней одеждой и «неприкосновенным запасом».

—  Это на случай кораблекрушения — воркуя, выдохнула она.

Меньше всего Эртлю хотелось бы, чтобы его уход как раз перед сном был кем-нибудь замечен. Осторожным торопливым шагом продвигался он к кромке воды, таща мешок, а Лени влекла его за собой, легко перепрыгивая со скалы на скалу. «У нее красивые ноги, — заметил Эртль. — Стройные, как у газели». Нехитрые пожитки были мигом погружены в нос суденышка; Лени вошла в лодку и села на корточки перед своим наставником.

— Пока что вынь весло из воды, — сказал Эртль. — Мне надо выбраться из залива. Сейчас завернем за айсберги и скроемся из виду.

Самым нежелательным для него было бы, чтобы его сейчас увидел Римль, хотя сердечный совет его друга улетучивался из головы по мере того, как каяк продвигался меж льдин по водам Уманака.

«Чтобы я мог лучше продемонстрировать технику гребли моей ученице и чтобы мне было легче исправлять ее ошибки, мы убрали спинку переднего сиденья, — вспоминал Эртль в своих честных мемуарах. — Лени скользнула ко мне и уселась, как на санях, промеж моих ног, которыми я управлял рулевыми скобами. Не думаю, что я один несу ответственность за то, что в эту магическую ночь арктического полуночного солнца урок гребли на каяке пришлось перенести на неопределенный срок».

После этого всякий раз, когда позволяла программа съемок, пара удалялась на каноэ на приватные экскурсии по окружающему белому миру и устраивала пикники на айсбергах. Иногда Лени, сидевшей на переднем сиденье, удавалось подстрелить утку, и тогда они ощипывали ее и готовили на примусе, добавляя кусочки копченого бекона и сметану — это называлось «жаркое-ассорти по-лейпциг-ски» и было весьма вкусно. Но похоже, с еще большим наслаждением вспоминает он о следующем: «На нас не было ничего, кроме горных ботинок. И мы, как шальные детишки, носились взапуски вокруг озерца с сине-зеленой водой, натопленной на верхушке льдины жарким июльским солнцем и манившей поплескать друг друга прохладной влагой, чтобы остудиться. Вот так мы проводили час за часом в раю наших мечтаний, совершенно свободные от любых мирских забот». Иногда, по словам Эртля, Лени неожиданно сбегала к лодке, которую из предосторожности вытаскивала на льдину, и тащила за край большой навес от палатки, который расстилала на берегу искрящегося озерца, тщательно разглаживая все складки. Затем Эртль устраивался поудобнее на противоположном берегу изумрудно-зеленой воды «в ложе бенуара, то бишь на резиновом матрасе», и тогда бывшая прима-балерина, которая чаровала публику всей Европы, пока восемь лет назад с ней не случилось несчастье, «стаскивала с себя неуклюжие горные ботинки и — для меня одного — медленно начинала танцевать».

«Хорошо еще, — замечал он, — что Удет ни разу не выбрал этот момент, чтобы сбросить нам со своего самолетика почту или припасы».

Этот «сон в летнюю ночь» длился неделю. Лени и Эртль неразлучно ходили на охоту и рыбалку, пока Эртлю не поступил приказ двинуться на север к партии Фанка. Лени, которая когда-то дала страшную клятву больше не влюбляться после разрыва со Шнеебергером, снова позволила пламени страсти поглотить себя, причем без всякого сожаленья. «Мы оба были живыми существами, любившими природу», — писала она много лет спустя, объясняя, как «случайный флирт неожиданно перерос в страсть».

Тем не менее съемки проходили не без трудностей. В некоторых сценах требовалось участие белых медведей, для чего Фанк закупил в гамбургском зверинце Гагенбека трех взрослых особей, а также пару тюленей. Не то чтобы в Гренландии тот и другой вид млекопитающих был в дефиците, но перспектива по неделям выслеживать диких животных среди паковых льдов, да еще без гарантии результата, никак не импонировала Фанку. Он предпочел иметь дело с животными из зверинца, заодно пригласив в экспедицию и их смотрителя. Однако медведи, проведя несколько недель в клетке, сделались раздражительными и ни за что не хотели «сотрудничать» с киногруппой. Один из участвовавших в экспедиции ученых, доктор Зорге, вспоминал, как Лени пыталась задобрить зверей кусочками сахара; а кончилось все это плохо: однажды, стоило ей на секунду утратить бдительность, и самый крупный зверь нанес ей сквозь прутья клетки удар лапой, разодрав ей краги на узкие полоски, и только проворный отскок назад спас ее ноги от той же участи. Команда попыталась было соорудить медвежью яму, но самый крупный зверь по кличке Томми сумел выбраться и в отчаянном рывке к свободе бросился в открытый океан. Самым отважным эскимосам-охотникам на медведей, участвовавшим в съемках, удалось отловить его, но дальнейшая судьба зверя оказалась плачевной: после того как его поймали, все попытки водворить зверя в клетку закончились неудачей, пуля охотника оборвала его многообещающую карьеру кинозвезды. Дело в том, что гренландские власти категорически требовали, чтобы ни один чужой медведь не попал на их территорию из опасения трихиниллеза — паразитического заболевания, которое может передаваться и человеку при недостаточно тщательном прожаривании мяса.

Теперь, когда Фанк обосновался в Нулярфике, а база — в двадцати минутах от Уманака, работы у Удета было хоть отбавляй: когда не был занят на съемках, перевозил сообщения между двумя лагерями. Ни в одном из них сесть было негде, посадка между тающих льдин также была невозможна, поэтому ему приходилось вылетать из третьей базы на Ингольсвиде (как мы видим, экспедиция получилась очень разбросанной!). Сбрасывать почту и продукты с самолета было довольно легко, а вот забирать письма на месте было сложнее и требовало хитрой воздушной акробатики: метки с почтой подвешивали на высоких столбах, а отважный пилот подхватывал их специальной удочкой с крючком.