Федор Раззаков - Виктор Тихонов творец «Красной машины». КГБ играет в хоккей Страница 37

Они прошли в единственную комнату, которая довольно непритязательную выглядела: обшарпанные обои, старенькая мебель, купленная еще родителями Николая в сталинские годы. Поставив диктофон на журнальный столик с облупленной полировкой, Красовский присел на диван, а хозяин занял место в продавленном кресле.

– Вы первый журналист, которому я даю интервью, – сообщил Жданов.

– Как говорится, лиха беда начало, – улыбнулся в ответ Красовский и нажал на кнопку записи. – Представьтесь, пожалуйста, и расскажите, как вы познакомились с Борисом Александровым.

Уставившись на диктофон, хозяин квартиры начал монотонно рассказывать о своих детских годах и знакомстве с героем данного интервью. Красовский слушал этот рассказ и мысленно скучал, понимая, что из этого комплиментарного потока информации выжать «бомбу» ему не удастся. Надо было направить разговор в другое русло – в сторону негативных воспоминаний, но действовать надо было осторожно, чтобы не спугнуть ненароком рассказчика.

– Можно я задам вам один вопрос, – поймав хозяина квартиры на паузе, подал голос Красовский. – Вам не бывает иногда обидно за то, что у Александрова судьба в хоккее сложилась хорошо, а лично у вас не очень?

– А чего завидовать, если Борьке на роду было написано стать выдающимся хоккеистом, – без тени недовольства ответил Жданов. – Они с Равилем Гатаулиным были лучшими из нас и просто должны были пойти дальше.

– Но вы-то из хоккея вообще ушли.

– Я мужик не амбициозный, а вот Борька наоборот – прет к славе, как танк. Такие всегда своего добиваются.

– Но вы видите, как ему его амбиции сегодня аукнулись – «Советский спорт» его сильно приложил. Как думаете, поделом?

– Вам, журналистам, лишь бы написать – работа у вас такая.

– Считаете, что наговор это?

– Может, и не наговор – Борька он, конечно, мужик с говнецом.

– В каком смысле? – стараясь не выдать своей откровенной заинтересованности в этой теме, спросил Красовский.

– В прямом – может человека обидеть, а прощения попросить забудет. Но он парень отходчивый – долго зла не держит. Вот журналист «Советского спорта» только одну сторону Борьки описал, а про вторую ни слова. А это неправильно. Я так понял из разговора с Кустаревым, что вы к нам приехали, чтобы эту вторую сторону освятить. Правильно?

– В общем да, – соврал Красовский.

– Как-то неуверенно вы это сказали, – насторожился Жданов.

– Просто, если написать один сплошной панегирик, то читатель этому не поверит. Времена сегодня иные и на голом пафосе народ уже не проймешь. Вот вы так красочно рассказали про детство Александрова, про то, как он тогда хоккей самозабвенно любил. А какие-то конфликты у него возникали с товарищами или с тренерами?

– А зачем вам его конфликты?

– Я же говорю, что писать надо на контрастах – белое чередовать с черным. Чтобы читатель нам поверил.

– Я про конфликты говорить ничего не буду, – мотнул головой рассказчик.

Сказано это было таким тоном, что Красовский понял – разговорить собеседника на негатив будет очень сложно. Но сделать это было нужно, тем более что негатив этот за душой у рассказчика явно был – журналист это понял по тому, как он отреагировал на вопрос о конфликтах. Значит, надо было действовать решительно, тем более времени на долгую раскачку у гостя не было.

– Как-то официально мы с вами разговариваем, Николай, – стараясь говорить как можно мягче, произнес Красовский. – Может, перейдем на кухню и отметим ваше первое интервью?

– А у вас есть чем отметить? – не скрывая своей заинтересованности, спросил рассказчик.

Вместо ответа Красовский полез в свой дипломат и извлек из него бутылку «Экстры».

– Вот только закуску я не прихватил, – посетовал журналист.

– Это по моей части, – ответил Жданов и первым поднялся с кресла, приглашая гостя на кухню.

Спустя десять минут они уже сидели за кухонным столом, который хозяин квартиры сервировал пусть скромно, но со вкусом: нарезал в тарелки «Докторскую» колбасу, хлеб, достал два плавленых сырка «Дружба» и выставил, уже почти опустошенную до половины, банку болгарских малосольных огурцов. Опрокинув в себя по стопке, собеседники продолжили разговор, сразу перейдя на «ты».

– Александров в ЦСКА часто удаляется на скамейку штрафников. А в юности он был таким же? – включая диктофон, спросил Красовский.

– Не поверишь, но самым злостным нарушителем в нашей команде был тогда не он, а я, – дожевывая огурец, ответил Жданов. – Меня однажды на десять минут посадили за грубость. А в другом матче и вовсе выгнали с поля – я судья матом послал. Так что Борис супротив меня тогда был мальчиком-одуванчиком.

Видя, что его собеседник все еще не настроен вспоминать негатив из жизни Александрова, журналист налил ему в стопку новую порцию водки. При этом себе он плеснул жидкости буквально на донышко. Они снова выпили и Красовский задал новый вопрос:

– А с тренером у вашего мальчика-одуванчика конфликты случались?

– Юрий Павлович мужик правильный, поэтому с ним конфликтовать ни у кого язык не поднимался. Его все ребята уважали.

– Что-то больно розовым получается у тебя Александров – настоящий херувим, – теряя терпение, выпалил Красовский. – Он что, даже не дрался ни с кем?

– Почему не дрался? Он же до хоккея в боксерскую секцию ходил, поэтому приложить мог любого.

– Так расскажи! – попросил Красовский, хотя его собственная челюсть до сих пор помнила кулак Александрова.

– И расскажу, – опрокидывая в себя очередную стопку водки, ответил Жданов. – Мы в кино как-то с ним пошли, а там местная шпана на нас налетела: дескать, давай мелочь. И все пацаны рослые, старше нас. Так Борька одному как засветит в лобешник, что тот ножками так, брык – и завалился. Другому хрясь – и тот в нокауте. Остальные сами разбежались.

– Значит, он драться-то любил?

– Почему сразу любил? Ситуация так сложилась, вот и пришлось кулаками помахать. А просто так он их почти не распускал.

– Почти? Значит, были какие-то случаи? – и Красовский снова подлил в опустевшую стопку собеседника новую порцию водки.

– Слушай, ну на фиг тебе про эти драки слушать? Давай я тебе расскажу, как мы голубей гоняли, как за девчонками ухаживали.

К этому моменту почти вся бутылка была уже осушена, а нужной информацией Красовский так и не обзавелся. Поэтому он решил идти напролом. Вылив остатки водки в стопку собеседника, журналист сказал:

– Послушай, Коль, может, ты боишься? Так ты не бойся – если хочешь, я твою фамилию в своей статье даже упоминать не буду. У нас же с тобой конфиденциальный, дружеский разговор. Или тебе одной бутылки мало? Ты скажи, я готов понести более серьезные траты. Червонец тебя устроит?

– Какой червонец? – блуждающий взгляд Жданова на какой-то миг остановился.

– Вот этот, – и Красовский положил на стол десятирублевую купюру. – Он твой, если ты расскажешь мне о каких-нибудь конфликтах с участием Александрова. Я имею в виду конфликты в команде, в которой вы вместе играли.

– Получается, ты купить меня хочешь? – поднимая глаза на своего собеседника, спросил Николай. – Теперь я все понял.

– Что именно?

– Понял, кто нашего Борьку до жизни такой довел. Это вы, московские, его с панталыку сбили. И ты к нам приехал, чтобы моего друга лишний раз в дерьме вымазать. Думаешь, если у Кольки Жданова жизнь не задалась и он ханку жрет, значит, можно его с потрохами купить? Ошибаешься. А ну, выметайся отсюда, гнида!

Хозяин квартиры вскочил со своего места и, схватив со стола пустую бутылку, замахнулся ею на гостя. Напуганный таким поворотом событий, Красовский отпрянул в сторону, зажимая в руке диктофон. Поскольку дверь в коридор находилась у него за спиной, он стремглав бросился в дверной проем и уже спустя минуту, в наскоро накинутом пальто и с дипломатом в руке, выбежал из подъезда на заснеженную улицу. Но он успел сделать всего лишь несколько шагов, как сзади услышал чей-то окрик. Журналист обернулся, и увидел в окне третьего этажа своего недавнего собеседника:

– Москвич, «башли» свои вонючие возьми! – крикнул бывший хоккеист и выбросил из раскрытого настежь окна червонец, забытый гостем на столе.

Бумажка быстро преодолела расстояние до земли и опустилась в сугроб. Там ее Красовский и подобрал.

Пока он шел по февральскому морозцу до дома Натальи Еремеевой, бывшей школьной подружки Александрова, весь хмель, который у него был, успел выветриться. И нервная дрожь, которая била его после бегства из квартиры Жданова, тоже прошла. Поэтому, поднимаясь теперь на нужный этаж, Красовский держался уверенно и даже успел набросать в голове план того, как он будет беседовать с женщиной. Но все его расчеты оказались напрасными.

На его звонок дверь открыла сама хозяйка. Но говорила она с ним через узкую щелочку, поскольку предпочла не снимать с двери цепочку.