Олег Иконников - Большая Медведица Страница 37

— Да. На КПП вас будет ждать комендант, он покажет рабочим, где асфальтировать. Я за вами шесть «КРАЗов» отправлю, когда они разгрузятся, в кузов последнего ураловский двигатель бросите и назад все, ясно?

— Обед на дробилку кто утянет?

— Я что нибудь придумаю.

— Тогда все.

У зеленых створок металлических ворот пропускного пункта городка, украшенных алыми звездами, машину встретил молодцеватый капитан с повязкой дежурного на рукаве.

— Вас Грибов прислал?

Высунул голову на улицу Святой, утвердительно кивнул, потеряв при этом с носа темные очки. Капитан ловко поймал их и подал шоферу.

— Комендант у штаба вас караулит. Поедешь вот так, видишь? — показал он рукой — у памятника Ленину свернешь налево и метров через двести упрешься в штаб.

— Понятно. Отворяй воротья.

— Степанов, пропусти машину, приказал кэп часовому. Бичи сноровисто шпаклевали выбоины в асфальте перед двухэтажным зданием штаба, когда к «верблюдице» подкатил Ветерок. Из его бензовоза, вытирая лицо белоснежным носовым платком, вылез смугловатый подтянутый генерал и, прикурив папиросу, сунул сгоревшую спичку обратно в коробок.

— Найденов?

— Я, товарищ генерал.

— Скажи солдатам пусть двигатель со списанного «Урала» старателям отдадут.

— Слушаюсь, Джохар Имрамович.

Переждав ревущие на взлете «Бигфайер» и охраняющие его четыре истребителя, Олег подошел к приятелю.

— Ты че тут делаешь?

— Солярки бочку закачал, за асфальт, наверное.

— А это что за туз?

— Командир полка, Дудаев. Ниче говорят мужик. Олега, я у Хадичи ночевать буду. Забери меня утречком, а?

— Базара нет, — пообещал ему Святой.

— Любит она тебя хоть децал?

— Хуже, — зачем-то пнул он колесо, — жениться заставляет.

— Ты не забыл, что уже женат?

— Нет, конечно, но она не знает.

— В натуре?

— Серьезно.

До первых петухов Олег провозился с вездеходом, переобувая его в новую резину и в седьмом часу, подъехав к татаркиному домику, посигналил. Заспанный Ветерок появился в калитке минут через пять, за его спиной с мальчуганом на руках маячила Хадича.

Папа, ты сегодня придешь? — неожиданно звонко выкрикнул пацан.

Святой, протиравший забрызганные грязью фары вздрогнул, чуть не выронив тряпку. В гробовой тишине приятели миновали Кутулик, и только потом Олега прорвало.

— Ты что, обалдел? В Первомайске жена с ребенком, а ты этим душу калечишь. Свалишь ведь в октябре, думаешь, они тебя не потеряют?

— Не поеду я никуда, Хадича беременна — обреченно ответил Леха. Услышав такое, Святой резко нажал педаль тормоза и схватился за голову.

— Леха, я как твоей бабе на глаза покажусь? Представляешь, она меня спросит, где тебя, волка, черти носят?

— Ты-то тут при чем?

— Притом, что я тебя в эту глухомань сманил. Пугай Хадичу, пусть абортируется.

— Поздно, — помял нос картошкой Ветерок, — она через четыре месяца рожать будет.

«Сегодня девятнадцатое августа, — машинально про себя ответил Олег, Значит перед Новым годом разродится».

— Домой поедем, Леха — зло плюнул он себе под ноги, а то привезу сюда Настю, она живо твоей татарке бельма выцарапает.

Зря облегченно вздохнул Святой, неприятности на этот погожий день еще не закончились. Уплетая с бичами на дробилке мудрено вкусную котлету, аппетит окончательно испортила тридцатых годов радиола дребезжащим динамиком выплюнувшая сногсшибательную новость о том, что в Москве идет вооруженный переворот. «Тебя-то нам как раз и не хватало», — бросил в недоеденный рис вилку Святой. Кто кого и с какой целью захватывает, пока было не понятно.

Эдик, сыпавший в колхозный «КАМАЗ» очередную порцию смешанного с гудроном щебня, обернулся на стук шагов поднимающегося в операторскую брата.

— Слышал, Олега?

— Слышал.

— Что делать будем?

— Выждем пару дней. Узнаем все толком, а там решим.

Под установкой оглушительно рвануло и в наступившей тишине остановленного Эдькой завода, на чем свет стоит залаялся колхозник.

— Куда смотришь? Навалил столько, что сразу два баллона стрельнули — да у меня никогда такого не было. Я жаловаться буду!

Назавтра пригнав «верблюдицу» с почты, Святой еще от въезда на участок увидел целое столпотворение у непривычно молчащих установок.

«Митингуют, что ли?», — направился он к галдящим артельщикам, в гуще которых ожесточенно размахивал руками Грибов.

— Олег, наконец-то приехал, где пропадал? Впрочем, не важно. Твой брат отключил оба завода и не разрешает никому грузиться.

— Где он?

— На подстанции, от рубильника всех шугает.

Воткнув лом в землю возле электроцеха, загорал присыпанный пеплом установок Эдик.

— Что стряслось? — улыбнулся при виде взъерошенного брата Святой.

— Пока тебя не было, по телику передавали выступление Ельцина. Он обратился ко всем гражданам СССР объявить, бессрочную забастовку. Говорит, что незаконно сформированный комитет по чрезвычайному положению арестовал Горбачева. Я сразу обесточил базу.

— Правильно сделал. Бросай лом и пошли, нужно все это дело бичам разжевать.

Подошедших братьев сразу обступила толпа.

— Мужики! В Москве кипишь. Горбачеву ласты крутят. Ельцин просит нас работу бросить, — начал Олег.

— Пахать надо! Нам — то какое дело до всего этого! — ответил один из шоферов.

Одобрительным гулом артельщики поддержали его слова.

— А вы где живете, мыши? На Луне или в России? — стал закипать Святой.

— Не хочешь вкалывать, вольному воля, а нам капусту не мешай рубить, — выкрикнул кто-то из кучи старателей.

— Если мы выполним просьбу президента, то выполним свой гражданский долг — так я понимаю? — встрял в базар Эдик.

— Так, но и вы в наше положение войдите. Мы сюда со всего Союза скучковались деньгу зашибить, а теперь ежели сворачиваться, то выходит, зазря семьи побросали.

— Олег, бери брата и пошли ко мне в кабинет, поговорим.

— Вы за них, Игорь Николаич?

— Я думаю, они правы.

— Пошли, Олега, че с ними язык мозолить, а то сбегаю я за ломом да угоню их, блядей, дальше, чем они видят, — запустил в сторону заводов свою бейсболку Эдик.

— Сваливаем мы, Николаич, — принял решение Святой. Вечерним поездом братья уехали, Ветерок остался.

Баню Хадиче дострою и приеду, — успокоил он Олега.

В плацкартном вагоне Эдик купил у проводников бутылку водки за четвертак, и до рассвета братья проговорили.

— Не знаю, Эдька, что дальше будет. Хоть по новой воровать начинай. Цены, словно сумасшедшие, вверх лезут, если честно работать, то «жигу» до самой смерти конечно не возьмешь. Живи пока у родителей. Понадобишься, я тебе брякну, припылишь.