Василий Грабин - Оружие победы (иллюстрации оригинала) Страница 37

В КБ тоже стояла тишина. Я сел за стол и начал готовить материал для доклада о пушках. А каким должен быть объем доклада? Впервые в жизни мне предстояло докладывать руководителям партии и правительства. Было и лестно и тревожно: не растеряюсь ли, не вылетит ли все из головы?

Доклад должен быть коротким и ясным. Но что сказать о пушке, чтобы дать о ней полное представление? В ней нет второстепенного, все нужное. После долгих раздумий пришел к заключению, что надо сказать о начальной скорости снаряда, о наибольшей дальности его полета, бронепробиваемости на 500 и 1000 метров, о скорострельности, о весе и габаритах пушки в боевом и походном положении, о времени перехода из походного положения в боевое и обратно, о скорости передвижения, основных материалах и оборудовании для изготовления.

И ни в коем случае не читать по записке, хотя на всякий случай в кармане записочку все же надо иметь. Если растеряюсь, она выручит.

Цифровые данные запоминать мне было не нужно: они у меня, как говорится, в зубах навязли. Очень быстро я набросал «шпаргалку», просмотрел ее и пришел к выводу, что на доклад мне потребуется около десяти минут. Много или мало это я не знал, а спросить не у кого было. Решил: спрошу при телефонном разговоре у Павлуновского. Так и сделал. Он посоветовал:

— Приезжайте пораньше, встретимся, и вы в порядке подготовки доложите мне. Тогда и решим.

Прибыв в Москву, направился прямо в ГВМУ. Иван Петрович выслушал мой доклад и одобрил. Это сразу подняло мое настроение. По совету Павлуновского я в тот же день поехал на полигон.

Этот полигон тогда только начали организовывать на площадке, километрах в пятнадцати от железной и шоссейной дорог. Добраться туда стоило больших трудов. По телефону я попросил передать представителю нашего завода, чтобы он выслал к ближайшей железнодорожной станции грузовую машину (к этому времени наша бригада уже была на месте). Когда я вышел из вагона, машина ждала меня. Но добирались от станции до полигона неимоверно долго — дорога была ужасной. Часть ее была покрыта щебенкой, но повсюду зияли глубокие выбоины. А дальше форменное бездорожье. В одном месте даже на грузовой машине невозможно было проехать, пришлось объезжать далеко вокруг и тоже почти по бездорожью.

Наконец добрались. Я зашел в штаб — он помещался в небольшом домике, получил пропуск и, миновав проходную, оказался на территории полигона, где через несколько дней должен решиться вопрос: «Быть или не быть?»

Пройдя метров двести, я увидел два или три сарайчика — это все, что здесь находилось. Дальше простиралась ровная площадка, а за ней поднимался густой хвойный лес. Только в одном месте прорубили трассу для стрельб.

У сарая я встретил нашу бригаду, а в сарае стояли пушки. Мне рассказали, что приезжал начальник 2-го отдела Артиллерийского управления комдив Дроздов, который сказал, что числа десятого вся материальная часть будет выставлена на площадке, позади которой построят два блиндажа для гостей.

На следующий день работа закипела. На дороге саперные части засыпали выбоины щебенкой, а в некоторых местах делали совершенно новое дорожное полотно. На полигоне строили блиндажи и очищали участок, намеченный для огневых позиций. Славно работали саперы. Площадку под огневую позицию подготовили очень быстро, и Дроздов приказал устанавливать на ней все орудия, причем каждому орудию было указано его место. К этому времени для проведения стрельб прибыли команды строевых артиллерийских частей. Каждый день они занимались изучением материальной части и тренировкой в обслуживании орудий. 10 июня вся материальная часть, кроме «желтенькой» пушки, была выдвинута на боевые позиции, а «желтенькая» осталась в сарае, взаперти.

На позиции пушки располагались в таком порядке: на правом фланге, откуда должен был начаться осмотр, — 76-миллиметровая универсальная пушка Кировского завода, рядом с ней — наша полууниверсальная пушка Ф-20, дальше — Ф-22 со складными станинами. За нашими пушками стояли 76-миллиметровая полууниверсальная пушка К-25, 76-миллиметровая дивизионная пушка, изготовленная по чертежам, снятым с образца шведской системы «Бофорс», еще дальше — другие новые пушки и гаубицы. Длина позиции была огромна. Около каждого орудия копошился орудийный расчет, рабочие и конструкторы. Одни изучали, другие обучали.

Отсутствие «желтенькой» пушки меня прямо-таки резануло по сердцу. На мой вопрос Горшкову, почему не поставили «желтенькую», тот ответил, что причины ему неизвестны: спрашивал у Дроздова, но тот отмахнулся и ничего толком не сказал. Я побежал к Дроздову.

— Почему вы распорядились не устанавливать на позиции нашу третью пушку?

Он заявил, что не может ее поставить.

— И так стоят две ваши пушки, вполне достаточно. Нет нужды ставить еще третью.

Мои объяснения и просьбы успеха не имели. На следующий день на полигон прибыл начальник Артиллерийского управления, он же заместитель начальника Вооружения, комкор Ефимов. Я обратился к нему с просьбой поставить «желтенькую» на позицию. Он отказал. 13 июня приехал на полигон Тухачевский. Он тоже отказал. Очень было досадно. Что еще можно сделать? У него власть, у меня только просьба. У него на петлицах по четыре ромба, а у меня только две «шпалы». Кого же еще просить? Ведь это главные устроители смотра. Остается только обратиться к Ворошилову, но его здесь нет. А мне было известно, что смотр намечен на 14 июня. После отказа Тухачевского я испытывал состояние, близкое к отчаянию. В самом деле, можно ли было спокойно отнестись к тому, что созданное нашим коллективом с таким трудом, с таким напряжением перечеркивалось одним махом даже без объяснения причин. Видя всю безвыходность нашего положения, я заявил Тухачевскому, что при докладе руководителям партии и правительства скажу, что нашу третью пушку закрыли в сарае и все мои просьбы вплоть до обращенных лично к Начальнику Вооружения не привели к положительному результату.

— Так и скажете? — спросил Тухачевский.

— Да, так и скажу.

— Хорошо, мы поставим вашу третью пушку, но стрелять из нее не будем.

— Согласен.

Не мог я настаивать на стрельбе, потому что прочность ствола мы не успели проверить. Мало ли что может случиться!

«Желтенькую» поставили рядом с другой нашей Ф-22.

В этот день Тухачевский предложил Магдасееву, начальнику КБ одного артиллерийского завода, и мне ехать в Москву в его машине. В дороге Тухачевский обратился ко мне с вопросом, как я расцениваю динамореактивную артиллерию, иначе говоря, безоткатные орудия.

Я ответил приблизительно так: безоткатные орудия имеют то преимущество, что при одинаковой мощности они легче классических пушек. Но у них есть и ряд недостатков, при этом существенных, которые совершенно исключают возможность создания всей артиллерии на этом принципе. Динамореактивный принцип не годится для танковых пушек, казематных, полуавтоматических и автоматических зенитных, потому что при выстреле орудийный расчет должен уходить в укрытие — специально вырытый ровик. По этой же причине динамореактивный принцип не годится и для дивизионных пушек: они не смогут сопровождать пехоту огнем и колесами. Безоткатные пушки могут и должны найти широкое применение, но только как пушки специального назначения.