Борис Львов-Анохин - Олег Даль: Дневники. Письма. Воспоминания Страница 37

Я не просто услышал голос Лермонтова — передо мной открылась огромная личность…

Это была кассета с пленкой, записанной на бытовом магнитофоне системы «мыльница». У Олега было только две кассеты, и он их гонял в хвост и в гриву. Он любил Самойлова, Левитанского, взахлеб читал Пушкина, но как только обратился к Лермонтову, уже никого другого не читал — это был его поэт.

Он вынашивал идею моноспектакля для Концертного зала имени Чайковского — идею спектакля, построенного по принципу реквиема.

История восстановления записи — это отдельный рассказ; для меня это было нечто большее, чем просто работа…

Саму очистку от шумов, так называемых «затыков», я делал два месяца. А сведение (текста и музыки) — два дня, причем качество технического уровня возрастало по мере работы. Многое приходилось додумывать, угадывать в периодичности пауз, но, как только я «схватил» его ритм, все выстроилось окончательно. Фирма «Мелодия» делала свою пластинку по этому макету, произведя сокращения по музыке, а на радио, прослушав оба варианта, остановились на первом, оригинальном.

Рассказывает Н. Большова, редактор:

— Я постоянно готовлю альманах «Читателя найду в потомстве я…», альманах о жизни нашей классики сегодня, работаю над ним уже одиннадцать лет, люблю эту передачу, но за все эти годы у меня не было ничего подобного.

Ведь обычно пишут как: «Я прослушал, мне было интересно…» Такого количества таких откликов на передачу я не получала никогда.

Два года я ходила с магнитофонной записью моноспектакля и уговаривала хотя бы ее прослушать, потому что была уверена: стоит только услышать ее, как разрешение будет дано.

Так оно и получилось.

Удивительный случай произошел, когда мы готовили передачу к эфиру. Меня попросили сократить время звучания, так как иначе передача не выстраивалась в сетку программы.

Я пошла — с тяжелым сердцем — к опытнейшему мастеру операторского цеха Ю. Тарасовой и попросила ее (если уж резать, так пускай это сделает она) сократить, где найдет возможным, музыкальные паузы.

Юлия Константиновна прослушала весь моноспектакль, от начала до конца и, наверное, впервые за многие годы наотрез отказалась.

— В этой пленке все на месте, — сказала она. — Если вам нужно сокращать, пускай это делает кто хочет, а я этого делать не буду.

…Спектакль окончен. Закончились, как мгновение, эти полтора часа Лермонтова и Даля. Закончились, но — не для нас.

Быть может, давно с такой силой не ощущали мы масштабы постигшей нас утраты, а за ней — масштабы иных утрат, которыми мы расплатились и расплачиваемся за годы, когда наши кони — по Высоцкому — «влекли нас сонной державою, что прокисла, опухла от сна…».

Давно с такой силой не ощущали мы связь времен и меру своего долга.

В массе писем, заваливших редакцию после передачи, идущих до сих пор, есть часто повторяющаяся ошибка: слушатели называют моноспектакль так: «Поговори со мною, брат…». Это — знаменательная ошибка; и хочется повторить вслед за ними: «Поговори со мною, поговори…»

Ольга Эйхенбаум

ГОРЬКАЯ ПАМЯТЬ

(Из записных книжек тещи)

24 апреля 1973 г.

На холодном солнце сияет Летний, еще черный, как силуэт, сад. А девушки, делая вид, что весна теплая и ласковая, дрожа бегут в институт, одетые, как требует весна! Но моя Лизочка, уже умудренная опытом, пошла на работу в шубке и сапожках. Молодец! 1 мая приедет Олег Иванович! Поэтому равнодушно проходить мимо товаров, которые «выбрасывают», нельзя! Надо достойно встретить зятя — красивого и молодого до неприличия!

Попробуем! Ах, как хорошо, что он это сделал! Тьфу, тьфу!

26 апреля 1973 г.

Скучаем по Олегу очень. Даже не думала, что так его люблю. Если уж сквозь ту пьянь, которая вокруг него всегда витала, я смогла разглядеть в нем все то милое, что в нем есть, значит, он — хороший человек! Будем крепко надеяться и мечтать, что так оно и будет дальше!

Впереди — домашняя жизнь!

Четыре выходных дня: возможность заняться «кулинарией» при невозможности что-нибудь достать из хороших продуктов.

Попробуем!

Скорей бы расплатиться с долгами — они меня гнетут.

И вот уже 9 июля.

У меня же все хорошо. Немножко тревожно, потому что меняется жизнь Лизы, а значит, и моя. Но у них сейчас все наладилось. Это так прекрасно, что Олег действительно хороший и очень талантливый человек, что он выпутался из этих страшных сетей — и дай-то Бог, чтобы никогда в них опять не запутался!

А вот уже и 1 июля 1974 года! Нет, дневников я вести не умею!

То ли лень, то ли день похож на день: работа — и все?

Это, конечно, неверно!

Это только кажется.

Вот прошел год, я живу одна. Лизочка — в Москве с Олегом. Сложностей впереди много, если считать сложности отдельно от жизни! А если их не отделять от жизни, то это и есть она самая — жизнь!

Одиночество меня не очень гнетет, когда я знаю, что у ребят хорошие отношения! Пока Олег такой, и они любят друг друга, можно сказать, что это счастье!

Впереди у нас с Лизой вопрос о переезде в Москву.

При нашей системе прописки, да еще в Москве — дело трудное. Но мы пока не торопимся.

19 августа 1974 г.

День рождения Лизы. Они — в Пицунде. Жду от них известий.

1979 г.

19 мая.

С утра разговор о статье Кречетовой «Шагр<еневая> кожа» и о выступл<ении> по поводу статьи — артистов. Чуточку правды, много лжи, и по существу все это ни к чему. Драматургии нет, режиссеров нет, артистов слишком много — и все равны.

21 мая.

Сегодня куплены светочи — в кабинет и в спальню. Симпатичные. И монтер славный: маленький, тихий, все сделал, сказал «четыре», получил пять — и все были довольны.

Олег пишет что-то сложное, музыкально-стиховое — явно талантливо, но трудно. Как трудно ему существовать в современном «искусстве», и как он не может найти выхода своим силам — творческим силам. И ни одного друга!

День заканчивается — ложимся спать. Закат сегодня был выдан красоты поразительной.

23 мая.

Утром — звонок телефонный и предложение лететь на БАМ. В обществе Вицина. Видно, не хотелось Олегу, но и интересно — никогда там не был, да и деньги нужны. И вот — мы вдвоем.

Олег неспокоен душой, наполнен желаниями и огорчениями. Огорчения — от невозможности быть в искусстве тем, кем он может быть и должен быть. И друг ему нужен, просто необходим. Он хорошо пишет, он талантлив, но ему нужен слушатель, критик, м<ожет> б<ыть>, даже учитель. А рядом три женщины. Мать, теща и жена. Жена — хорошая, умная, но нужен слушатель, которому он бы верил, чье мнение ему было бы важно.