Борис Соколов - Ленин и Инесса Арманд Страница 37

Как-то раз Елизавета К. слегка кокетливо спросила Виллиама Фрея: «Сознайтесь, вы не совсем уверены во мне. Да и, в самом деле, почему бы я не могла оказаться «охранницей»? Признайтесь, вы меня даже подозревали. Пэ-Пэ рассказывал мне, что вы спрашивали у него, не шпионка ли я…» Собеседник в ответ рассмеялся: «Всякому свое. Есть женщины, которым подходит заниматься политикой. А другим – совсем нет. И о таких именно Чехов говорил: «Женщина, занимающаяся политикой, подобна бешеной канарейке».

В связи с этой сентенцией Лиза обоснованно заподозрила, что в душе Ленин вовсе не был феминистом, хотя в интересах революционной борьбы пропагандировал полное равноправие женщин, в том числе и в области политики. Из трех близких ему женщин Крупскую и Арманд Владимир Ильич явно относил к тем, кто может заниматься политикой. А Елизавету К. считал чеховской «бешеной канарейкой». В мемуарах Лиза следующим образом суммировала отношение Ильича к женскому вопросу: «Я не думаю, чтобы Ленин был феминистом в обычном смысле слова. Теоретически он, конечно, был ортодоксальный марксист, за равноправие. Но он был слишком мужчина, чтобы искренне верить в это. Во всяком случае, он всегда говорил о женщинах с нескрываемой иронией. Правда, с такой же иронией он говорил и о мужчинах. У него, несомненно, была мания величия, и все, что он видел вокруг себя, казалось ему недостаточно крупным… по сравнению с его социал-демократическим идеалом или с ним самим? Право, не знаю».

Однажды на почве женского вопроса Ленин и Елизавета К. даже поссорились. Произошло это при обсуждении конфликта, возникшего на о. Капри. Там Горький, Луначарский и Богданов организовали школу для рабочих. И жены руководителей школы переругались между собой «на идейной почве» и втянули в свару и лекторов, и слушателей. По словам Лизы, Ленин «обнаружил большую непочтительность к «супругам», которые вмешиваются в партийные дела. Меня это задело, и несколько времени спустя я написала ему письмо, где изливала свое глубокое удивление по поводу того, что он, социал-демократ, отказывает «супругам» в праве заниматься делами, которыми занимаются их мужья». Ответ Ленина был снисходительно-ироническим и немного раздраженным: «С немалыми усилиями поборол я свое нерасположение полемизировать по поводу «выеденного яйца», – из-за мелочных принципов и из-за шуток заводить дрязговые препирательства. Но уже так и быть: в первый и последний раз «поднимаю перчатку». Смысла и цели вашего задорного послания не понимаю. Разве от заграничной скуки… Странно мне, что вы пишете так торжественно: «в нашей среде», «у нас»… Да, ведь этими же правилами руководствовалась почтеннейшая Василиса Егоровна, комендантша Белогорской крепости из «Капитанской дочки», когда за своего Ивана Кузьмича распоряжалась разобрать Прохорова с Устиньей да обоих и наказать, и всякие прочие дела делала. Значит, тут нового «у нас» ничего нет. Я, впрочем, по существу не возражаю и, напротив, считаю похвальным такое возвращение к традиционному взгляду. Несколько времени раньше мне, напротив, приходилось спорить неоднократно с несколькими «нами» – «лицами женского происхождения», по изящному выражению депутата Тимошкина, который мне утверждал, что вступление в брак нисколько не меняет их положения и отношений, как к прочим, так и к своей не дражайшей «половине». Все, впрочем, горячо спорившие на эту тему, очень скоро перешли к древнейшему воззрению, резюмируемому кратко, но ярко народною поговоркою: «муж да жена – одна сатана», – и это я со своей стороны нахожу весьма поощрения заслуживающим – с маленькою только разницей от простодушной комендантши: можно и отвечать за мужа и «являться на собрания» и «голос подавать» даже, но с одной оговоркой: с его ведома и согласия, по его поручению и за его ответственностью – так же, как и за дело, порученное адвокату и им проигранное, платится его доверитель. Что же касается «чиновничьих регламентов и ограничений», то не понимаю, зачем они тут попали, разве только для хлесткости выражений и шпилечного укола. Но меня этим не проберешь! – шкура моя достаточно выдубленная, принимаю равнодушно и спокойно всякий «фасон де парлэ» (стиль речи (фр.). – Б. С.). Кстати, упомяну, что всеми пишется через «ять», а не через «е», вот как вы горячились, когда писали боевое послание. А затем желаю успокоиться и не заводить «бурь в стакане воды». Не стоит на это времени тратить и нервной энергии расходовать».

Прочитав это письмо, Лиза сразу поняла, что на роль женщины в семье и обществе Ленин смотрит вполне традиционно и к самостоятельности «слабого пола» относится с подозрением. Женщина и в революции может участвовать, но только под его, Ленина, и других мужчин-большевиков чутким руководством. Сегодняшние феминистки, наверное, назвали бы Владимира Ильича «мужским шовинистом».

Ленин и Елизавету К. пытался втянуть в конспиративную работу. Несколько раз она выполняла поручения Ильича. Пока не произошел следующий казус. Однажды Ленин поинтересовался, нет ли у Лизы в Петербурге знакомых с детьми, которым можно было бы отправить из-за границы посылку с игрушками. Получив утвердительный ответ, он дал ей адрес в Швейцарии. Там Лиза получила детские картонные кубики, из которых надо было складывать альпийские пейзажи. Случайно она обнаружила внутри одного кубика три экземпляра нелегальной «Рабочей газеты» и поняла, почему вдруг Ильич воспылал любовью к детям. «Когда я вновь увиделась с Лениным, – вспоминала Лиза, – я рассказала ему о своем открытии и заметила, что он должен был бы предупредить меня, о каких «игрушках» шла речь, потому что, если бы такое же открытие было бы сделано царскими таможенниками или полицейскими, то у друзей, которым я должна была послать «кубики», могли бы быть крупные неприятности. «Это не важно, – ответил Ленин. – Это даже полезно. В тюрьме-то и становишься настоящим революционером». – «Возможно, но все-таки надо было меня предупредить». – «Но ведь ты же сама просила меня дать вам возможность быть полезной партии. А теперь вы недовольны! Вот трусиха!» И с этого дня Ленин не обращался больше ко мне ни по каким «конспиративным» делам».

Возлюбленная дала понять Виллиаму Фрею, что не хочет жить по принципу: цель оправдывает средства. Лиза вспоминала: «Его две черты были… необъятная гордость и большое недоверие к людям. Был ли он «аморалист»? Я думаю, что обыкновенное – скажем, «буржуазное», – понятие о морали не применимо в данном случае, потому что самое это понятие было ему чуждо. «Революция» и «партия» были единственной большой страстью его жизни, но он смотрел на себя как на вождя этой революции и этой партии. Чтобы добиться триумфа партии, который он инстинктивно смешивал со своим собственным триумфом; чтобы прийти к победе революции, которую он смешивал со своей личной победой, все средства казались ему хороши. И этой революционной и, вместе, личной деятельности он подчинял беспощадно все остальное. Все те, кто были в чем-нибудь не согласны с ним, были в его глазах врагами «дела», и он ненавидел их не только как личных противников, но и как существ, вредных для революции и подлежащих уничтожению. Отсюда его неистовая и грубая полемика, и его столь легкие и окончательные разрывы с теми из его друзей и товарищей, которые осмеливались позволить себе не всегда быть согласным с ним, хотя бы в какой-нибудь мелочи. Я сама испытала это на себе, – опыт был довольно обескураживающим». Она имела в виду потрясший ее ответ Ленина насчет того, могут ли женщины участвовать в партийной борьбе.