Юрий Сушко - Самая лучшая сказка Леонида Филатова Страница 37

Мы – страна дилетантов, искренне терзался Филатов. Эта проблема касается всех, в том числе, естественно, и родного актерского цеха, особенно драматических актеров. В опере не берешь ноту – все. В цирке не делаешь тройное сальто – отлучен от номера. В балете не докрутил фуэте – все ясно. А в кино и театре можно беспрепятственно и долго дряхлеть. Хотя шанс всегда есть, но не он должен тебя караулить, а ты его. Содержать себя, свою физиономию, свою душу и тело в опрятности и тренинге. В искусстве скучно от узкого исполнительства. Нужна яркая индивидуальность самого актера.

Леонид Филатов был солидарен со своей коллегой по сцене Аллой Демидовой, которая хорошо ответила на вопрос: «Чего бы вы пожелали артисту?» – «Прежде всего – достоинства». Нельзя бегать собачонкой, идти куда пошлют.

А посему в уста своего героя – мифологического Геракла – он вкладывал тоску наболевшую:

Найдись мне труд, достойный уважения,Я сам бы сунул голову в ярмо!..А тут взамен высокого сражения —Раскапывай обычное дерьмо!..

Впрочем, не скрывал, что желание вернуться к прежней – актерской – жизни у него иногда возникало. Он назвал это «романтическими судорогами». Но перманентную тоску по сцене или кино категорически перечеркивал, говорил: «Очевидно, я достиг того возраста, когда понимаешь: есть профессии, которым нельзя посвящать всю жизнь без остатка. Скажем, актерство хорошо до поры до времени. Многое зависит от того, как ты ходишь, говоришь, выглядишь. Словом, весь вопрос в том, насколько ты стар. В какой-то момент – еще до болезни – я почувствовал себя не вполне адекватно на сцене. Тогда и понял, что оказываться в зависимости от актерской профессии нельзя. Надо иметь за душой что-то еще…» В минуты откровений признавался: «Я взрослый человек и не хочу превращаться в лабораторную обезьяну… Меняюсь, старею. Чем больше синяков, тем больше жажда самовыражения…»

Избавление от своей «генной зависимости» Филатов находил «на стороне», активно сотрудничая с телевизионщиками. «Люблю работать на телевидении. Оно не отнимает много времени. Не нужно, как на съемках в кино, уезжать в экспедицию, жить в гостиницах, постоянно переезжать. Это утомляет, мешает…»

Был рад, когда Вениамин Смехов предложил ему сыграть поэта Николая Алексеевича Некрасова в своей телекомпозиции «Первые песни – последние песни». Комплиментов от друзей – и автору, и исполнителю главной роли – с лихвой хватило. Но спектакль быстренько-быстренько сняли с эфира, повторять на всякий случай не стали: в то время как раз другой Некрасов – Виктор Платонович, писатель-диссидент, стал, по мнению властей, непозволительно вольничать. Не стоит вспоминать опальную фамилию всуе, возникали ненужные ассоциации…

Потом все тот же неугомонный Смехов загорелся новой идеей – сделать телеверсию романа Гюстава Флобера «Воспитание чувств». Первоначально роль главного героя Фредерика Моро предназначалась Владимиру Высоцкому. Но телевизионное начальство сурово насупилось: не-а. А потом, после некоторых раздумий, снизошло: ладно уж, пусть будет Высоцкий, но при одном условии – его возлюбленную должна сыграть Марина Влади. Таким поворотом Высоцкий был оскорблен. И послал всех куда подальше – и Флобера, и Смехова, и, естественно, телебоссов. Флобер смолчал, Смехов друга понял. Но телефильм тем не менее нужно было спасать. Так Фредериком Моро стал Филатов. Молодой актер старался изо всех сил, ему сопутствовала удача. Фильм-спектакль получился на славу. Уверен, Высоцкий сыграл бы не хуже, а, может быть, даже лучше. Но это уже был бы совсем другой фильм, и, конечно же, другой Фредерик.

С кажущейся легкостью и непринужденностью Филатов сочинял сценарии телевизионных фильмов – «Часы с кукушкой», «Мартин Иден»… Когда не было возможности самому играть в них, писал простенькие телепьесы, когда на душу ляжет или по заказу. Так появились «Осторожно, ремонт!», «Кошка на радиаторе», «Ярость», «Художник из Шервудского леса». Филатовым же был придуман и воплощен на телеэкране один из первых советских сериалов (правда, такого понятия тогда еще не существовало) – «Наши соседи».

Исполнив роль Швабрина в телеверсии пушкинской «Капитанской дочки», всласть наигравшись в таганском спектакле «Товарищ, верь…», настолько осмелел, что написал для жены большую телевизионную поэтическую композицию «Воспоминания о Пушкине».

Филатовские стихи как основу песен охотно использовали режиссеры и композиторы для своих фильмов и телеспектаклей.

В бесконечных разъездах по стране, в киноэкспедиции, гастрольные поездки Леонид Алексеевич непременно прихватывал с собой «легкую литературу», чаще всего детективчики в мягких обложках – «Искатели», «Подвиги» (покет-буки у нас в стране тогда еще не издавались). Выбор жанра оправдывал просто: «Это как бы не обременяет мои мозги и не унижает меня культурно: я понимаю, что есть такие книжки, которые я тоже могу написать».

Но однажды он случайно попал на неизвестного ему доселе автора – Юлия Файбышенко. Заинтересовался. Потом товарищ рассказал: «Занятный писатель, его уже нет, умер недавно, совсем молодым – в тридцать восемь. Замечательный был парень, сложный в общении, в общем, его больше нет. И какой бы был подарок, если бы…»

Филатов загорелся вскользь брошенной другом идеей. Возвратившись в Москву, нашел другие повести Файбышенко, фрагменты неопубликованного романа и их основе написал свой первый сценарий телевизионного фильма «Ярость». Для себя выбрал роль Обольянинова, объясняя при этом:

–  Булгаковский офицер, с массой всяких литературных привязанностей и соображений по поводу добра и зла. Захотелось из чисто профессиональных соображений поставить по ту сторону человека, который должен был вроде победить и не победил…

Но в общем и целом телеэкран – небезопасная ловушка, считал Филатов.

–  Артистка плачет на сцене – не бессовестно, в кино плачет – еще не бессовестно, в телевизор плачет – совести никакой, потому что я вижу, что это сделано – нарочито, картонно, глупо. Полтора партнера с клееными бородами. Ну что ты, дура! Кошмар, посрамление профессии…

Но все-таки позже свою «телеэпопею» он определял как мелкую, «хотя и очень много ухлопал туда…». И с гусарской лихостью, ничуть не фальшивя, напевал:

Я беспечен и одинок,И богатство мне ни к чему,Мне б отсрочить хоть на денекЧас, когда я кану во тьму.………………………………..Скорость – это все-таки шансОдурачить злую судьбу!..

В начале 80-х Вениамин Смехов опубликовал повесть о театре «Служенье муз не терпит суеты», которую позже переименовал в «Один прекрасный день». Начинающий прозаик не скрывал, что образ обаятельного, противоречивого главного героя Павликовского Леонида Алексеевича, «драматического, между прочим, артиста, человека мирного, неровного, быстроходкого и многоуспевающего», списан с живой натуры – «драматического, между прочим, артиста», Леонида Алексеевича Филатова, обладающего «ящиком, содержание которого составляли совсем давнишние рассказы, пьески, начала повестей и прочего… то есть разнообразные траты душевного резерва, на которые чем дальше, тем времени все меньше…»