Георгий Кублицкий - Фритьоф Нансен Страница 37

Первая часть его плана была выполнена, в общем, удачно. Отсюда попутное течение должно понести «Фрам» в сторону полюса.

Год уходит…

31 декабря Нансен просыпается раньше обычного. Ему не хочется сразу вставать. Он лежит на своей жесткой постели — обитые войлоком доски, никакого матраца, маленькая подушка — и перебирает в памяти события уходящего длинного года.

В крохотной каютке совершенно темно. На «Фраме» нет иллюминаторов — они уменьшили бы прочность судна. Все еще спят. Тихо. Только временами слышно, как с гулом трескается лед.

Что же, 1893 год принес много хорошего. Он помог осуществить мечту, унес необыкновенный корабль в центр Полярного бассейна. И уж если говорить о главных героях Первой норвежской полярной экспедиции — так ее назвали, — то начинать надо с «Фрама».

Не счесть всех сжатий, небольших, сильных и даже чудовищных, выдержанных его крепкими боками. На него ползли огромные глыбы, давили, толкали, а он только приподнимался, выжатый ими, чтобы потом своей тяжестью ломать очутившуюся под ним подстилку, — и так до нового сжатия. Теперь даже самый жуткий треск и оглушительный грохот пугают самого робкого из команды не более, чем гром отдаленной грозы. Никому не приходит в голову хотя бы просто выйти на палубу, чтобы взглянуть, что делается вокруг.

Спасибо старому году и за то, что все на судне бодры, веселы, здоровы. Доктор Блессинг ноет, что он уже совершенно разучился лечить людей. Лишь псы, постоянно и остервенело грызущиеся между собой, доставляют ему кое-какую практику; впрочем, последнее время доктор увлекся научными наблюдениями.

Ведь вокруг открывается новый, почти неведомый человеку мир. Наблюдения за погодой — их производят днем и ночью, через каждые два или четыре часа, — наблюдения за свойствами воды, ее обитателями, атмосферным электричеством, над льдами и подледными течениями дают иногда такие неожиданные результаты…

Однако довольно нежиться. Прочь одеяло! Бр-р, холодно! Нансен тянется к выключателю. Как ослепителен свет электрической лампочки! Наверное, там, наверху, крепкий ветер особенно усердно вертит сегодня парусиновые крылья электрической машины.

Теперь гимнастика: двадцать минут, ни секундой меньше. От ледяной воды захватывает дыхание. Так, посильнее разотремся жестким полотенцем.

Взгляд падает на большой портрет, прибитый к стене. Его нарисовал Эрик Вереншельд. Ева держит на коленях Лив. Через восемь дней Лив исполнится год. Она уже, наверное, лепечет первые слова. Или, может быть, уже ходит.

Когда-нибудь Лив прочтет дневник отца. Вот он, на столе.

Сколько страниц уже исписано в нем! Ему доверено самое сокровенное из пережитого и перечувствованного. Заставь же время побежать назад — и пусть весь уходящий год, оставивший следы на твоих страницах, промчится в памяти в эти утренние часы.

Нансен садится на койку, листает дневник. Наверное, описание их экспедиции — если только ему суждено когда-нибудь увидеть свет — будет донельзя пресным и скучным. Где драматические приключения? Где полярные трагедии? Все тихо и благополучно — не корабль, а плавучая гостиница! Просто удивительно, до чего мало было у них происшествий!

Впрочем, вот запись 2 октября. Скотт-Хансен, доктор Глессинг и Иохансен ставили палатку для научных наблюдений и, увлекшись, долго не замечали, что к ним с живейшим интересом присматривается отощавший медведь. Ружей у них с собой не было, и Блессинг, уговаривая остальных не шуметь, чтобы пе спугнуть зверя, вызвался сходить к «Фраму» за подмогой.

Но едва доктор стал на цыпочках красться к кораблю, как медведь, который и не думал пугаться, отрезал ему путь: с какой стати упускать добычу! Доктор с необыкновенной поспешностью вернулся к товарищам. Втроем они принялись вопить и размахивать руками. Но медведь попался не из робких.

Нансен улыбается, вспоминая, как преследуемая зверем тройка мчалась к «Фраму». А медведя он, спустившись на лед, уложил тогда с первой пули.

В другой раз дело кончилось не так благополучно. Когда это было? Вот, совсем недавно, в среду, 13 декабря.

Ночью многие слышали какой-то шум на палубе и ожесточенный лай собак. Псы ссорились довольно часто, так что в ночном шуме не было ничего необычного. Однако Педер Хенриксен, позже поднявшийся на палубу с фонарем, чтобы накормить собак, не досчитался троих из них. Чертыхаясь, он спустился на лед для разведки. Тут-то на него в темноте и напал зверь. Ошеломленный Педер по чувствовал сквозь одежду острые зубы и, защищаясь, со ксей силой хватил медведя фонарем по башке. Зазвенели стекла, медведь остолбенел, а Педер помчался прочь о скоростью, какой трудно ожидать от человека в зимнем одежде и тяжелых сапогах.

Конечно, медведь догнал бы Педера, но зверя отвлекли собаки. Надо было видеть, как задыхающийся Педер влетел на «Фрам» с криком: «Ружье! Ружье! Он цапнул меня за бок!» Уложил зверя Иохансен.

Медведь, оказывается, утащил с палубы трех псов. Собак привязывали на ночь к железным крюкам, и они не могли спастись. Истерзанные трупы валялись на льду. Погиб пес, которого Бентсен окрестил «другом Иохансена». Эта собака почему-то возненавидела лейтенанта и никогда не упускала случая злобно облаять его.

Гибель псов — событие, конечно, печальное. Но как раз в этот день собака Квик, взятая еще из Норвегии, принесла тринадцать щенят. Опять тринадцать! И 13 декабря. Лишний повод для пустословия о «роковом» числе.

Должно быть, под конец старый год изрядно одряхлел и обессилел и потому унес «Фрам» не так далеко на север, как следовало бы. На карте линия их дрейфа ужасно зигзагообразна. «Фрам» то несло в одну сторону, то тянуло в другую. Временами казалось, что корабль попал в заколдованное место, где лед бестолково движется взад и вперед.

Вот она, запись от 8 ноября:

«Мой план рухнул. Построенный из теорий дворец, который я гордо и самоуверенно воздвигал, свысока относясь ко всем вздорным возражениям, при первом же дуновении ветра рассыпался, словно карточный домик. Можно строить самые остроумные гипотезы — будьте уверены, действительность над ними посмеется… И все же… Нет, нет. Нельзя отбросить такие, например, доказательства, как сибирский плавник. Но если мы все-таки на ложном пути, что тогда? Чьи-то надежды будут обмануты — вот и всё. Если мы даже погибнем — что значит наша гибель в бесконечном круговороте вечности?»

Эти строки не назовешь бодрыми. Но ведь в тот день «Фрам» находился на 77°43’ северной широты. Это после того, как в самом начале дрейфа ему удалось было пересечь 79-ю параллель! Поневоле напишешь о рухнувшем плане, когда через полтора месяца их в конце концов унесло не к северу, а к югу.