Глеб Голубев - Улугбек Страница 37

Набожность вовсе не мешала хадже держать в железной строгости свое сложное хозяйство, разбросанное по всей стране. Наблюдал за порядком в каждом владении доверенный управитель. Хаджа Ахрар подбирал их всегда сам. Однажды чутье обмануло его. Управителем одного из владений оказался человек слишком честный и добрый, чтобы выжи-мать из крестьян такие доходы, какие требовал хаджа. Ахрар немедленно сместил его. Новый управитель был достаточно жесток, но и смел. Он ухитрялся обсчитывать даже Хаджу Ахрара. Когда тому доложили о проделках плута управителя и посоветовали прогнать его, хаджа цинично ответил:

— Зачем? Лучше вор, приносящий большой доход, нежели человек честный и правдивый, но дохода не приносящий. Вор получает и для себя и для меня, не так ли?

В душных, полутемных мастерских обливающиеся потом рабочие выделывали для хаджи знаменитую самаркандскую бумагу. Медлительные верблюды несли ее на своих горбах в Хорасан и еще дальше на запад, в страны неверных франков. Другие караваны везли в Моголистан и Китай хлопок, кунжут, рис с полей Хаджи Ахрара, а обратно привозили шелк, пряности, драгоценные камни, которые превращались в звонкую монету на прилавках самаркандских базаров. И пока Улугбек считает звезды, все больше несметных богатств стекается в маленький домик на окраине города, где, словно терпеливый паук, раскинувший паутину, сидит тихий и неприметный Хаджа Ахрар.

Он был неслышным, но всезнающим и всевидящим. Еще лучше, чем даже собственное хозяйство хаджи, была налажена его «духовная служба». Стоило ему произнести несколько слов тихим, вкрадчивым голосом — и через несколько дней дервиши уже разносили повеления «святого человека» по дальним городкам и селениям. Сам он не выступал с проповедями, не обличал Улугбека, не грозил нечестивцам вечными загробными муками. Но стоило ему только мимоходом проронить несколько слов — наутро эти слова уже гремели, приумноженные проклятьями, в какой-нибудь из городских мечетей.

Земные заботы нередко отрывали Улугбека от ученых трудов. Ему приходилось вспоминать, что он правитель, и заниматься государственными делами. В Моголистане шла подозрительная возня между вожаками отдельных племен. Было похоже, что враги там снова поднимали голову. Улугбек не открывал военных действий, «о ему пришлось заняться хитрыми дипломатическими интригами. И вел он их не очень честно, наживая себе все больше тайных врагов. Когда в Самарканд, ища у него защиты, приехали вожаки некоторых монгольских племен, Улугбек вероломно обманул их. Беглецов радушно встречали и приглашали войти в ворота крепости, якобы отведенной им для жилья. А у других ворот их ждали воины и отрубали головы. Это предательское избиение так поразило и потрясло всех в Моголистане, что от него даже стали вести новый счет годам, дабы и потомки не забыли о злодействе правителя Самарканда.

Обострялась и вражда с узбекскими ханами. Улугбек не мог им простить своего поражения и все время пытался внести раздор между узбекскими племенами и посадить во главе их своего ставленника. Ненависть накапливалась, и настанет время, когда она переполнит чашу терпения и поведет кочевых узбеков на Самарканд.

Немало хлопот и новых врагов приносили правителю и внутренние дела. Порой он бывал резок и крут, в запальчивости принимал несправедливые решения, и число озлобленных росло.

Главным казием Самарканда был «некий Мухаммед Мискин. Улугбеку довелось столкнуться с ним. Случай был казуистический, и правитель запутался в нем.

Как это делал частенько и Тимур, Улугбек порой участвовал в некоторых купеческих авантюрах. Он ссужал деньгами купцов, и те приносили ему часть прибыли. Одному из купцов Улугбек дал как-то вместо денег драгоценный камень. Купец внезапно заболел и умер, не успев вернуть долга. Камень он к тому времени уже, видимо, продал или кому-нибудь заложил. Тогда Улугбек приказал забрать в казну все имущество покойного. Наследники купца воспротивились и пошли жаловаться на правителя казию Мискину, который славился своей неподкупной честностью.

Улугбек, конечно, не явился на суд, послав туда двух придворных как свидетелей своей сделки с купцом. Казий не испугался принять решение, обидное для правителя. Ему стали говорить, что правитель гневается. Тогда Мискин сказал придворным:

— Передайте вашему повелителю, что ему не пристало выставлять свидетелей и ждать выгодного для него решения в этом деле, суть которого всем ясна. Над судьей есть только один повелитель — правда. Если правитель хочет, чтобы я решил дело в его пользу, пусть прикажет связать мне руки и ноги и погружать меня с головой в холодную воду, пока я не потеряю сознания. Тогда я, может быть, постановлю, чтобы вещи купца были отданы взамен одного камня, который не стоит и десятой части их.

Смелый ответ судьи понравился Улугбеку, и он вернул незаконно захваченное имущество.

Другой городской казий, наоборот, прославился судом неправедным. Жалобы на него надоели Улугбеку. Он приказал сбрить казию бороду, что было большим оскорблением. Злополучный судья перетрусил и стал искать защитников среди придворных. Они нашлись. Один из вельмож уговорил правителя заменить наказание штрафом. Улугбек уже отошел и согласился оставить казию его бороду с условием, чтобы тот взамен доставил на дворцовую конюшню двадцать рысаков.

Улугбек скоро забыл об этой глупой истории: были у него заботы поважнее. И только через несколько дней, собираясь на охоту, правитель заметил, что обещанные лошади все не появляются, и спросил, где же они.

— Казий передумал, о великий эмир! — торопливо стал выкручиваться вороватый вельможа, который давно уже поставил этих лошадей в свою собственную конюшню. — Он не смог достать лошадей и просит сбрить ему бороду.

Улугбек рассмеялся и махнул рукой. Тем дело и кончилось.

Продолжались и столкновения с шейхами. Одного из них Улугбек насильно, против его воли, заставил принять хлопотную должность городского казия. Шейх вынужден был подчиниться, но затаил злобу на правителя.

Кроме мелких стычек, были и дела куда посерьезнее, которые настраивали церковников и суфиев против Улугбека. Он не только погрязал в безбожии, но и дерзнул покушаться на их карманы. Когда положение в стране наладилось и пополнилась казна, Улугбек несколько снизил налоги. Это принесло некоторое облегчение широким народным массам. Но зато он приказал повысить тамгу — так назывались сборы в казну с торговли и промышленности. А торговля и различные мастерские приносили немалый доход не одному Хадже Ахрару, но и всем «святым людям».