Александр Музафаров - Семейные драмы российских монархов Страница 38

Французская дипломатия попыталась нейтрализовать этот ход соперников, заключив союзный договор со своим извечным противником — Веной. Империя, потерявшая в войнах с Фридрихом часть своих владений, с радостью ухватилась за возможность наказать «скоропостижного короля», а для верности попыталась привлечь к антипрусской коалиции Россию и Швецию. При этом и Империя, и Россия, и Швеция сохраняли мирные отношения с Англией — они воевали только с Пруссией. Франция же оказалась втянутой в войну на два фронта, что и предопределило её конечное поражение.

А теперь самое время задать вопрос: если союзники нашей страны прекрасно понимали, за что воюют, то каковы были цели участия России в Семилетней войне?

События XX века, когда наша страна дважды воевала с наследницей прусского королевства — Германской империей и эти войны были наиболее тяжёлыми за всю нашу историю, несколько снимают остроту этого вопроса. Для нашего современника нет ничего удивительного в войне между Россией и Германией, но в XVIII веке всё обстояло ровно противоположным образом. Прусское королевство с момента своего создания придерживалось дружественных, а порой и союзнических отношений с Россией. Главные интересы прусских королей были устремлены в сторону от российских границ — их мечтой было объединение Германии (под своим руководством, конечно). Более того, в то время наши страны даже не имели общей границы.

Конкретные цели войны русский двор сформулировал следующим образом:

«Ослабя короля Прусского, сделать его для здешней стороны нестрашным и незаботным; венский двор, усиля возвращением Шлезии, сделать союз против турок боле важным и действительным; одолжа Польшу доставлением ей королевской Пруссии, во взаимство получить не только Курляндию, но такое с польской стороны границ округление, которым бы не только нынешние непрестанные о них хлопоты и беспокойства пресеклись, но, может быть, и способ достался бы коммерцию Балтийского моря с Чёрным соединить, и через то почти всю левантскую коммерцию в здешних руках иметь».

Посмотрим на эти цели более внимательно. Первая из них выглядит на первый взгляд логично, но только на первый взгляд. Пруссия по своему тогдашнему потенциалу не могла представлять угрозу для России, даже имея во главе такого военного гения, как Фридрих Великий, что наглядно показали события Семилетней войны. В планах северогерманского королевства война с Россией не значилась даже в самой отдалённой перспективе. Так что страшным для России Фридрих не был, а вот хлопоты действительно мог доставить. Справедливости ради отметим, что среди русской элиты существовало мнение, что политика Фридриха II является опасной для России и русских интересов в Европе. Такой позиции придерживался канцлер А.П. Бестужев-Рюмин, который стремился всячески усилить у императрицы это ощущение опасности.

Действительно, гегемония Пруссии в Германии — цель жизни Фридриха — существенно меняла бы политический баланс в Европе, что было не в интересах России. С другой стороны, Россия не была заинтересована в полном уничтожении Пруссии как государства, её предполагалось лишь «ослабить». Но Фридрих в силу своего таланта политика сумел бы доставить хлопот и в ослабленном состоянии, то есть цель была недостижима.

Вторая цель — укрепление Австрии, путём возвращения ей захваченной пруссаками Силезии — как будто отвечала интересам России: Империя была нашим союзником в борьбе против турок. Но при этом как бы забывалось, что союз России и Австрии был оборонительным, а в случае крупного успеха антитурецкой лиги конфликт интересов среди её участников по поводу раздела турецкого наследства был неизбежен (в будущем так и получилось). В любом случае: союз против турок зависел от воли австрийского двора, а вот содействие в возвращении Силезии предстояло оплачивать русской кровью.

Что же касается проекта присоединения к России Курляндии и некоторых других польских земель (округление границы), то, как показал дальнейший ход событий, завоёвывать прусские земли для этого не требовалось. Через 10 лет Екатерина проделает всё это, что называется, без единого выстрела (зато в тесном сотрудничестве с прусским королём).

Е.В. Анисимов, говоря о причинах вступления России в Семилетнюю войну, отметил, что речь шла «именно об имперских интересах России, о далекоидущих планах экспансии и распространения влияния Петербурга на другие страны». Добавим, что эти имперские интересы входили в противоречие с национальными интересами России.

Впрочем, была и ещё одна причина, сыгравшая не менее, а может, и более важную роль в принятии решения о вступлении в войну, — личная обида Елизаветы Петровны на прусского короля. Когда Фридрих Великий узнал о складывающейся против него коалиции, то пошутил, что воевать придётся против трёх нижних юбок, имея в виду Елизавету, Марию-Терезию Австрийскую и мадам де Помпадур — фаворитку Людовика XV. Причём это была ещё одна из самых пристойных шуток, которые король отпускал по поводу союза трёх первых дам Европы. Шутки Фридриха были всегда остроумны, часто непристойны и непременно достигали ушей тех, о ком он говорил. Русская императрица была давней мишенью для остроумия короля. Он высмеивал и её низкое происхождение, и безнравственный образ жизни, и попытки сохранить в почтенном возрасте красоту — в общем, вольно или невольно сделал всё, чтобы Елизавета возненавидела его не только как политического противника, но и как личного врага. А XVIII век был временем, когда государи ещё не отказались от взгляда на войну как на личный конфликт между ними.

Таким образом, Россия вступила в войну того типа, о котором потом писал русский полководец XIX века Михаил Дмитриевич Скобелев:

«Подло и постыдно начинать войну так себе, с ветру, без крайней, крайней необходимости… Никакое легкомыслие в этом случае непростительно… Чёрными пятнами на королях и императорах лежат войны, предпринятые из честолюбия, из хищничества, из династических интересов».

Среди правящей элиты страны против войны открыто выступил только великий князь Пётр Фёдорович. Обычно его выступление связывают с пруссофильством и поклонением перед Фридрихом Великим, но, как мы видим, у наследника престола были и другие весомые основания для занимаемой им позиции.

В начале лета 1757 года русская армия во главе с генерал-фельдмаршалом Степаном Фёдоровичем Апраксиным перешла прусскую границу. Одновременно был обнародован манифест императрицы Елизаветы, в котором говорилось: «Мы для того армиям нашим повелели учинить диверсию в областях короля Прусского, дабы его тем принудить к постоянному миру и к доставлению обиженным праведного удовольствия…» Как мы видим, термин «принуждение к миру» был в арсенале российской дипломатии ещё в середине XVIII столетия.