Андрей Богданов - Патриарх Филарет. Тень за троном Страница 38

— Дотоле, — ответствовал патриарх, озвучивая официальную позицию, — Москве ни Новгород, ни Казань, ни Астрахань, ни Псков и ни которые города не указывали, а указывала Москва всем городам. А государь царь и великий князь Василий Иванович избран и поставлен Богом, и всем духовенством, московскими боярами и вами, дворянами, и всякими всех чинов всеми православными христианами. Да и из всех городов на его царском избрании и поставлении были в те поры люди многие. И крест ему государю целовала вся земля…

— А вы, — продолжал Гермоген, — забыв крестное целование, немногими людьми восстали на царя, хотите его без вины с царства свести. А мир того не хочет, да и не ведает. И мы с вами в тот совет не пристанем же! И то вы восстаете на Бога, и противитесь всему народу христианскому, и хотите веру христианскую обесчестить, и царству и людям хотите сделать трудность великую!.. И тот ваш совет — вражда на Бога и царству погибель…

— А что вы говорите, — распалялся патриарх, — что из-за государя кровь льётся и земля не умирится — и то делается волей Божией. Своими живоносными устами рёк Господь: «Восстанет язык на язык и царство на царство, и будут глады, и пагубы, и трусы», — всё то в наше время исполнил Бог… Ныне язык нашествие, и междоусобные брани, и кровопролитие Божией волей совершается, а не царя нашего хотением!»

Словом, Гермоген стоял за царя, «как крепкий адамант» (алмаз)[84], пока его не отпустили в свои палаты. Мятежники послали за боярами — никто не приехал. Они «пошли шумом на царя Василия» — но тот успел собрать верные войска и приготовиться к отпору. Трем сотням дворян, как старым, так и молодым, пришлось бежать. Они укрылись в Тушине[85].

Уязвленный в самое сердце, Гермоген послал им вслед грамоту, буквально написанную кровью своего сердца. Обращаясь ко всем чинам Российского государства, ко всем «прежде бывшим господам и братьям», от духовенства и бояр до казаков и крестьян, патриарх сетовал о погибели «бывших православных христиан всякого чина, и возраста, и сана». В волнении он поминал даже «иноязычных» поляков, которым «поработились» ушедшие к самозванцу, отступив от боговенчанного самодержца, то есть от света — к тьме, от Бога — к Сатане, от правды — ко лжи, от Церкви — неведомо куда. Это упоминание вырвалось в сердцах. Патриарх обычно не связывал гражданскую войну с происками иноверцев.

«Недостает мне слов, — описывает свои муки патриарх, — болит душа, болит сердце, вся внутренность терзается, и все органы мои содрогаются! Плача говорю и с рыданием вопию: Помилуйте, помилуйте, братья и дети единородные, свои души, и своих родителей ушедших и живых, отцов своих и матерей, жён своих, детей, родных и друзей — восстаньте, и образумьтесь, и возвратитесь! Видите ведь Отечество своё чуждыми расхищаемо и разоряемо, и святые иконы и церкви обруганы, и невинных кровь проливаемую, что вопиет к Богу, как (кровь) праведного Авеля, прося отмщения. Вспомните, па кого поднимаете оружие, не на Бога ли, сотворившего нас, не на жребий ли Пречистой Богородицы и великих чудотворцев, не па своих ли единокровных братьев? Не своё ли Отечество разоряете, которому иноплеменных многие орды дивились, — ныне же вами поругаемо и попираемо?!»

Гермогеи заклинал дворян отстать от этой затеи и снасти свои души, пока не поздно, обещал принять кающихся и всем Освященным собором просить за них царя Василия. В расстройстве чувств, живописуя великое милосердие государя, который не тронул якобы других участников мятежа и семьи бежавших в Тушино, Гермоген проговорился, что «если малое наказание и было кому за такие вины — и то ничтожно». Зато обещал оставить исправившимся поместья «чужие», пожалованные нм за переход к врагу Лжедмитрием II![86]

Вторая грамота, написанная вскоре после первой, как бы исправляет излишнюю горячность. Иноземцы не упоминаются — речь идёт исключительно о православных, восставших на царя, «которого избрал и возлюбил Господь», забывших сказанное в священных текстах: «Существом телесным равен людям царь, властью же достойного его величества приличен Всевышнему».

«Думали они, — писал Гермоген, — что на царя восстали, а то забыли, что царь Божьим изволением, а не собой принял царство. И не вспомнили Писание, что всякая власть от Бога даётся. И то забыли, что им, государем, Бог врага своего, а пашет губителя и иноческого чина иоругатсля (Лжедмитрия I. — Авт.) истребил, и веру нашу христианскую им, государем, вновь утвердил, и всех нас, православных христиан, от погибели к жизни привёл. И если бы попустил им Бог сделать по их злому желанию — конечно бы вскоре в попрании была христианская вера и православные христиане Московского царства были в разорении, как и прочие грады!»

Бог разрушил гибельный замысел мятежников, утверждал Гермоген. Но его не оставляло чувство, что мрачное пророчество ещё осуществится. Потому так настойчиво пытался он повернуть события вспять, заставить людей, отпавших, по его мнению, от православия и гибнущих душами, возвратиться под власть царя и в лоно Церкви. Патриарх отнюдь не отлучал и не проклинал — он звал назад: «Мы же с любовью и радостью примем вас и не будем порицать, понеже без греха Бог един».

На тех, кто оказался в Тушинском лагере поневоле, как митрополит Ростовский и Ярославский Филарет (будущий патриарх), упреки Гермогена вообще не распространялись, хотя Филарет и выполнял при Лжедмитрии обязанности «наречённого» патриарха. Однако не только невинные, вроде Филарета, но и все виновные вольны были получить полное прощение. К этому автор стремился всеми силами, переходя от церковных аргументов к вполне земным. Зная, какое значение придают служилые люди случаям «бесчестья» (понижавшим род в местнических спорах), Гермоген сообщает, что о бесславном мятеже он записал в патриаршем летописце: «Как бы вам не положить вечного порока и проклятья на себя и на детей ваших», вообще не лишиться дворянства и не оказаться со своими потомками в рабстве! Напоминая о воинской чести, патриарх пишет, что «отцы ваши не только к Московскому государству врагов нс допускали, но сами в морские воды, в дальние расстояния и незнаемые страны как орлы острозрящие и быстролетящие будто на крыльях парили и все под руку покоряли московскому государю царю!»

Горестно укоряя добровольно перешедших на сторону Лжедмитрия — и таким образом отпавших от Бога и Церкви, — архипастырь противопоставил им других обитателей Тушинского лагеря.

«А которые взяты в плен, как и Филарет митрополит и прочие, — писал Гермоген, — не своею волею, но нуждою, и на христианский закон не стоят, и крови православных братии своих не проливают — на таковых мы не порицаем, но и молим о них Бога елика сила, чтоб Господь от них и от нас отвратил праведный свой гнев и полезная бы подал нм и нам но вел пней его милости».