Бернард Барух - От биржевого игрока с Уолл-стрит до влиятельного политического деятеля. Биография крупного американского финансиста, серого кардинала Белого дома Страница 38

– Да, – подтвердил Дэвисон, который теперь готов был ожидать чего угодно.

– Что ж, – сказал Рейд, – я не собираюсь делать ни черта.

Почти сразу же рынок выправился сам по себе. Сегодня, разумеется, никакая отдельная личность не в состоянии заставить рынок лихорадить даже на несколько дней или стабилизировать его одним телефонным звонком.

Возможно, даже более яркой иллюстрацией компактности и тесных связей на старом фондовом рынке может послужить пример старого здания «Уолдорф-Астория», которое располагалось на месте, где сейчас стоит Эмпайр-стейт-билдинг. В то время о закрытии биржи возвещал гонг, и большинство трейдеров собирались в здании «Уолдорф-Астория». Принадлежность к «стае Уолдорфа» обозначала, что человек чего-то достиг в жизни. Я получил доступ в этот круг после того, как создал себе определённую репутацию после сделки с табачной компанией «Лигетт энд Майерс».

В здании «Уолдорф» вы могли встретить Ричарда Хардинга Дэвиса[54], Марка Твена, Лилиан Рассел[55], Джентльмена Джима Корбетта[56], адмирала Дьюи[57], Марка Ханну[58], Ченси Депью[59], Даймона Джима Брэди[60], Эдвина Хоули, а также бесчисленных президентов банков и железных дорог. Там проживали глава «Ю. С. Стил» Элберт Гэри[61], а также Чарли Шваб[62] и Джеймс Кин. Именно на частной вечеринке в «Уолдорфе» я лично видел, как Джон Гейтс поставил в игре в баккару 1 миллион долларов.

Тот факт, что в здании «Уолдорф» можно было застать почти каждого из значимых дельцов Уолл-стрит, сделал это место в высшей степени показательной лабораторией для изучения человеческой натуры. Однажды, о чём будет рассказано позже, я использовал этот факт для проведения эксперимента по человеческой психологии и сумел обеспечить финансирование целой кампании, для чего мне потребовалось лишь показать гарантированный чек. Различные «залы» «Уолдорф-Астории», такие как «имперский зал» или «аллея павлинов», бильярдная комната или «мужское кафе» с его знаменитой четырёхугольной барной стойкой красного дерева, – все они были очень похожи на выставочные галереи, где демонстрировались типичные черты человеческих характеров. Сидя в этих залах, можно было посвятить себя увлекательному занятию: попытаться определить, кто действительно здесь является человеком дела, а кто просто болтун, попытаться отделить настоящий человеческий материал от фальшивок.

Никогда не забуду и той паники, разразившейся в здании «Уолдорф» как-то вечером, и как эта любующаяся собой публика утратила свой лоск и превратилась в стадо испуганных животных.

Впервые, когда я стал свидетелем такой паники, она продолжалась всего один вечер. Другие подобные случаи, имевшие место позднее, как, например, в 1907 и 1929 гг., оказали на экономику гораздо более разрушительное влияние. И всё же именно та паника, случившаяся 8 мая 1901 г., показалась мне особенно показательной, возможно, оттого, что она началась и закончилась так стремительно, а может быть, потому, что я наблюдал за ней как зритель, а не как одна из несчастных жертв.

Что касается большинства случаев финансовой паники, то почва для них готовилась как бы уже заранее непомерными аппетитами, под разговоры о «новой эре». Этому всплеску оптимизма способствовали различные факторы. Наша победа над Испанией стала почвой для фантастических мечтаний об империи, самых смелых предсказаний новых рынков за рубежом. Народ стремился на биржу, как никогда раньше.

Насколько я помню, именно в это время на рынок пришли женщины. Прежде их здесь никогда не было. За стеклянными стенами «пальмового зала» они за чашкой чая со знанием дела обсуждали, как дальше будут действовать «Ю.С. Стил», «Юнион пасифик» или «Амалгамейтид Коппер». Посыльные, официанты, парикмахеры – у всех были свои «секреты», которыми они готовы были поделиться. Поскольку рынок тогда рос, каждая, даже самая глупая подсказка становилась правдой, а каждый её носитель превращался в пророка.

Несколько раз казалось, что рынок входит в своё обычное русло, что вот-вот настанет здоровое отрезвление. Но за этим наступал очередной пакет ценных бумаг, надувался следующий пузырь. В последний день апреля 1901 г. рынок достиг исторического максимума своих объёмов – было продано 3 270 884 ценных бумаги. Это означало, что в среднем в каждую минуту за те пять часов, что была открыта биржа, из рук в руки переходила сумма примерно в один миллион долларов. Одни только комиссионные брокерским домам достигли 800 тысяч долларов.

3 мая на рынке произошёл взрыв от семи до десяти пунктов. Для многих, в том числе и для меня, это означало, что грядёт столь долго ожидаемое падение. Но затем, в понедельник 6 мая, на него стал оказывать воздействие странный фактор, впечатляющий рост акций «Норзерн пасифик».

За всю свою деятельность на фондовой бирже я не могу припомнить похожей ситуации при открытии торгов. Первые продажи «Норзерн пасифик» осуществлялись по 114 долларов, то есть на четыре пункта выше показателей биржи в субботу при закрытии. На вторых торгах акции скакнули до 117. Весь остаток дня характеризовался конвульсивным ростом акций, вызванным тем, что один из владельцев фирмы «Стрит энд Нортон», Эдди Нортон, тут же скупал все акции, как только они выставлялись на торги.

Казалось, никто не может понять причину такого роста. Во всяком случае, владельцы «Норзерн пасифик» не могли этого объяснить. А Эдди Нортон, который покупал акции, ничего не говорил.

Благодаря редкому стечению обстоятельств я был одним из немногих, кто знал в то знаковое утро тот главный факт, что позволял сложить вместе головоломку. Дело было в том, что здесь речь шла не просто о рыночных манипуляциях. Имела место мощная битва за контроль над дорогой между Эдвардом Гарриманом и Джеймсом Хиллом, представлявшими соответственно своих банкиров, компанию «Кун энд Лёб» и Дж. П. Моргана.

Прежде чем раскрыть ту любопытно необычную манеру, которая позволила мне получить эту информацию, вкратце расскажу, в чём заключался предмет спора между схватившимися гигантами.

Рост влияния Гарримана, который начинал работу на Уолл-стрит в качестве офисного клерка, давно стал остро беспокоить людей Дж. Моргана. Во время своего восхождения Гарриман два или три раза противостоял интересам Моргана и сумел одержать верх в этих противостояниях. Острая личная вражда нарастала. Дошло до того, что Морган стал называть Гарримана не иначе как «тот двухдолларовый брокер».

В конце 1890-х годов «Юнион пасифик» казалась одной из самых безнадёжных дорожных компаний в стране. После того как Морган отказался от проведения там реорганизации, Гарриман приобрёл контрольный пакет, сумел улучшить работу компании и расширить её. Он не только сделал привлекательной цену на неё, но и сумел сделать компанию настоящим соперником «Грейт Норзерн» и «Норзерн пасифик», которые находились под контролем Хилла и Моргана.