Алек Эпштейн - Художник Оскар Рабин. Запечатленная судьба Страница 38

Ностальгическая тоска по дому доминирует и в созданной совсем недавно картине «Чаепитие»: в небольшом двухэтажном деревянном домике горит свет, но недопитая чашка чая, являющаяся символом домашнего уюта, находится на улице и демонстрирует, что обжитый прежде дом покинут хозяевами. Надорванный чайный пакетик воспарил к небу, кажется, еще немного – и он исчезнет … На переднем плане – стая волков, уверенной поступью приближающихся к дому, еще недавно служащему чьим-то очагом; теперь это покинутое жилище будет принадлежать им, и все в нем будет жить по волчьим законам… Когда я смотрю на эту работу, в ушах звучит песня Андрея Макаревича:

И не склеить осколки,И не вытравить мрак,Видишь, как плодятся волкиИз бездомных собак.Вставь башку в телевизор,Протри кушетку до дыр,Ты уже посмертно вписан в этотБрошенный, брошенный, брошенныйБогом мир…

Много лет назад французский искусствовед Николь Ламот писала, что «искусство Рабина не может оставить равнодушным, ибо несет в себе не только мощный эмоциональный заряд, но и чувственно-яркую остроту восприятия… В его отлично сконструированных композициях свет нередко появляется откуда-то из-за горизонта, что придает изображению почти мистический, исполненный драматизма характер»281. Эти отличительные черты творческого гения О.Я. Рабина проявились и в этом полотне, ставшем вторым вариантом картины: когда я гостил у Оскара Рабина в январе 2013 года, на месте чашки чая и наступающей стаи волков безмятежно стояли веточки вербы в вазе, а все полотно было столь лиричным, что к нему трудно подобрать аналоги в творчестве О.Я. Рабина. Но произведение не осталось таковым: художник оставил неприкосновенным лишь находящийся слева домик, превратив работу, которая могла бы стать символом гармонии, в напоминание о разоренном доме и утраченном очаге.

«Остаюсь русским евреем, живущим в Париже», – сказал Оскар Рабин в одном из интервью282. Это – очень близкая мне позиция, я бы сам мог так же сказать о себе, прожив почти четверть века в эмиграции: «Я остаюсь русским евреем, живущим под Иерусалимом». Отвечая в 1996 году на вопросы анкеты, подготовленной художником и скульптором Игорем Шелковским, Оскар Рабин (увидев это, я был поражен) написал: «Считаю себя просто художником, но если этого не достаточно и обязательно нужно добавить: русским, французским, американским и т.д., то я назову себя русско-еврейским художником»283. Вопрос о том, насколько русско-еврейское самосознание проявлялось в его творчестве, весьма нетривиален. Находя в живописи О.Я. Рабина что-то схожее с искусством Х.С. Сутина и М.З. Шагала, можно считать это ностальгически-грустное направление экспрессионизма – еврейским, безотносительно к тематике самих художественных произведений. Такое отождествление кажется мне преувеличенным: отнюдь не все художники-экспрессионисты, с которыми можно соотнести О.Я. Рабина, были евреями – достаточно вспомнить Мориса Утрилло, Жоржа Руо и Оскара Кокошку. Важнее понять, насколько еврейские темы эксплицитно интегрированы в произведения О.Я. Рабина.

К сожалению, catalogue raisonné О.Я. Рабина, неоднократно анонсированный в 2000-е годы, подготовлен и издан не был, вследствие чего нет никакой возможности взглянуть на все полторы тысячи его полотен, не говоря уже о графических работах, точное число которых неизвестно. И все-таки даже в тех произведениях, которые я видел, в подлинниках или репродукциях, еврейская тема так или иначе присутствует. В 1964 году была создана первая версия «Паспорта», где в графе «национальность» написано «латыш (еврей)», что не могло наличествовать ни в одном советском документе: каково бы ни было происхождение человека, какой бы национальности ни были его родители, в пятой графе паспорта могла быть указана только одна национальность, совместить две было невозможно. В 1972 году для Дины Верни была создана вторая версия этой работы, в которой самоидентификация «латыш (еврей)» была повторена, а ниже была добавлена немыслимая для паспорта графа «место смерти», где художник не без черного юмора указал: «Под забором? в Израиле?» В 1994 году была написана картина, запечатлевшая необычный документ – «Визу на кладбище», на которой стоит печать консульского отдела посольства СССР во Франции (тогда уже не существовало СССР, а такого рода справки посольство никогда не выдавало). В 1993 году Оскар Рабин и Валентина Кропивницкая впервые получили визы на посещение Российской Федерации, и данное произведение позволяет понять, какие чувства сопровождали их в поездке на свою первую выставку на родине, которая проходила в Русском музее: они собирались не столько на праздник, где их ждало признание, сколько на несуществующее кладбище, поскольку изображенные на картине люди похоронены в разных местах. Супруги получили визы из посольства Российской Федерации, но О.Я. Рабин возвращался туда, откуда пятнадцать лет назад был изгнан, в Советский Союз, и диалог он вел с тем посольством, которое в июне 1978 года лишило его паспорта, – с посольством СССР. Работа представляет собой триптих на одном холсте, на нем слева и справа – фотографии самых дорогих Оскару Рабину людей, запечатленных до этого на картинах «Кладбище в Лианозово», «Кладбище № 2 им. Леонардо да Винчи» того же года. В центре полотна – двойная виза, то есть в Москву и обратно, на которой национальность (в визах не указывающаяся) определена как «еврей (жид?..)», а цель поездки («что делать») – «шпионить». В 1995 году художник вернулся к теме виз еще раз, создав картину «Виза обыкновенная». Эта виза может считаться обыкновенной в том смысле, что она выдана не на кладбище, в остальном же документ, изображенный художником, весьма своеобразен: во-первых, в нем по-прежнему стоит печать посольства СССР, к тому времени не существовавшего уже более трех лет; во-вторых, в визе перемешаны русские, английские и французские слова в порядке, неприемлемом для официальной бумаги; в-третьих, в графе sex (пол) указано juif (еврей). Разумеется, это не свидетельствует об отказе от маскулинности, но снова демонстрирует, насколько сложно О.Я. Рабину разобраться в своей национальной идентичности. Графическая работа «Виза», созданная в 1997 году и исполненная на русском языке, соединяет элементы двух предыдущих работ. Она содержит указание на место предполагаемой поездки – «в Москву», «пол – еврейский», «зачем – шпионить». В картине «Visa на кладбище», написанной в 2004 году, в графе «национальность» предложена другая расшифровка: «Еврей + русский = француз».