Георгий Иванов - Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов Страница 38

За то, что И. В. не присылает сейчас отрывок, - милостиво прощаю. Готовьте к декабрьской. Я знаю, что Вы оба неверные, вроде как мусульмане. Поражен, что Вы заметили, что один стих не оплачен. «Новый журнал» хотел Вас надуть, а Вы не даетесь. Вот Вам и распад атома. Не так-то легко он распадается.. Мы включим этот стих в ледерплекс. Кстати, поражен Вашим давлением: 29. По давлению спец. моя жена. Во Франции у нее было все время 25 и не спускалось несмотря ни на что (пускали кровь даже). А сейчас у нее знаете сколько? 14 с половиной, с Вашего разрешения. И сделано это знаменитым средством - серпазил (индийским). Им тут все лечатся. И принимает-то жена его всего одну таблетку на ночь. Дают и до 4-х. Средство новое. Но думаю, что у Вас в прекрасной Франции оно тоже должно быть.  Тут есть и другие новые. Но это вот «на себе испробовали». Не хотите ли на пользу русской литературы глотнуть? Так спустим Вам давление, что балладу на двадцать страниц напишете! Вот как! На стишки Адам<овича> обратил внимание и даже обидел Варшав<ского>, [454] сказав ему, что это «любовная риторика» и о<чень> плохая. Он никак не согласился. Он принадлежит к тем, кто воздвигает памятник Адаму. Теперь о ночной фиалке и лиловом цвете.

Получил точные разъяснения. Белый возмущенно рассказывал моему корреспонденту о том, что говорил ему Блок об этих лиловых тайнах и о запахе ночной фиалки. Запах ночной фиалки — это оказывается — запах «промытого женского полового органа», извольте знать! Поздно Вам сообщаю, а то бы могли вставить эдакое в «Распад атома». Это, т<ак> с<казать>, монумент! Эренбург бы удавился от зависти. Кстати, вчера перечел «Распад атома». Зинка написала неинтересно совсем. Но правильно отмечает «перегибы». [455] Если б их чуть поприжать — было бы много лучше. Судите сами. Вы предлагаете девочке пожевать ваши грязные носки! Я думаю, от такого сладострастия даже Эренбург бы отказался... Ах, Жорж, Жорж, наворотили Вы «эпатажа». «Распад» возьму в статью (если рожу, думаю, что <дальше несколько не читается> Но думаю, что если б мы с Вами <...> [456]

* Plein pouvoir (фр.) — полностью на твое усмотрение.

** D'accord? (фр.) - согласны?

*** En nature (фр.) — в естественном виде.

70. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 23 июля 1955. Йер.

23.7.55

Beciu-Sejour

Hyeres (Var)

Дорогой Роман Борисович,

Сознаюсь, меа culpa.* А если Вы и тут не согласны, спорить не буду. Хочу с Вами жить в вечной дружбе без тени, ни пятна, даже солнечного. Ох, это солнце. У нас сейчас около 40 градусов, и я чувствую, как таю, слабею, исчезаю и вместо деловитого ответа хочется попросить жалобно:

 О, любите меня, любите,Удержите меня на земле.[457]

Любите, следует понимать — будьте ко мне добры и милы — как прежде.

Сокращаю лирическое вступление. Я с удовольствием воспользуюсь Вашим любезным приглашением и возобновлю свое сотрудничество в Н. Жур. Впрочем, оно было прервано скорее морально, чем материально — ведь стихи мои, к моей радости и даже некоторому успеху, все еще появляются у Вас,[458] а что они были Вам посланы гуртом в таком библейском изобилии почти два года тому назад, вряд ли кому, кроме нас с Вами, известно. Кстати, Вы писали Жорже, что у Вас еще два моих стихотворения — по-моему только одно «Не надо громко говорить», кончающееся приглашением угробить несуществующую в природе дочку-Наташу.[459] Не поделился ли этот рифмованный проект детоубийства на два благодаря моей несколько фантазийной переписке его. А, может быть, есть и еще одно забытое мной. Не помню. «Это было давно...»

Снова возвращаюсь к Вашему любезному приглашению: Принимаю. Постараюсь угодить так, чтобы Вы остались вполне довольны и сам Юрасов носа не подточил. Дам отрывок из окончания «Оставь надежду», где

 Тень надежды безнадежнойПревращается в сиянье —[460]

для меня, по крайней мере. Не хуже первого тома, а возможно, что и лучше. И действие происходит по эту сторону железного занавеса, так что никаких ошибок в быте. И действует все больше Вера,[461] а она уже, несмотря на превратности своей судьбы, сумела завоевать симпатию читателей. Отрывок вполне законченный. Приступаю к сизифово-титаническому труду адаптации его к «языку родных осин», так как он у меня написан по-французски.[462]

Очень прошу Вас сейчас же написать мне, когда мне выслать его Вам так, чтобы ему не дожидаться слишком долго «увидеть свет». Я не Жоржа и на меня в смысле срока вполне положиться можно. Работаю я тоже, когда надо, с чрезвычайной быстротой. Так что, если Вы пожелаете, чтобы я выслала Вам отрывок не позже 1-го июля, [463] будет исполнено. Но все же, трудясь уже и сейчас над ним усердно, жду Вашего высочайшего разъяснения. Очень уже, как я имела честь Вам докладывать, у нас жарковатенько и я «истекаю клюквенным соком» [464] от чрезмерной спешки по отделке и переписке. Не примите за отлынивание. Всегда рада стараться Вам и себе на пользу, но с уверенностью, что стараюсь не зря.

«Где Вы теперь?», как некогда пел Вертинский [465] в столовке Мартьяныча [466] шоферам, а теперь поет московским сановникам. Итак, где Вы теперь? «В пролетах Сан-Франциско» [467] — т.е. в Нью-Йорке или уже в Вашем райском углу, где колибри летают под окнами? Желаю Вам хорошенько отдохнуть за любимой Вами «разводкой собак» от всяческих жизненных забот и невзгод.

Передайте, пожалуйста, мой нежнейший привет Ольге Андреевне.

«Мерси и до свидания».

Всегда Ваша Ирина Одоевцева.

Боюсь, что жара помешала мне достаточно ясно изобразить мои чувства и потому шлю Вам «оливу мира».

<Приписка на полях первой страницы:> Пишу лежа под пальмой — роскошь экзотики. Чувствую себя под «Чужим Небом». [468] В Париже лучше.

* Моя вина (лат.).

71. Георгий Иванов - Роману Гулю. 29 июля 1955. Йер.

29-VII-1955

«Beau-Sejour»

Дорогой Роман Борисович,

Несмотря на еще усилившуюся жару — отвечаю Вам почти сейчас же. Не скрою — с корыстной целью. Что Вы там не говорите насчет чемодана с рукописями и т. д. — из деревни Вы пишете куда очаровательней, чем из Нью-Йорка. Опять испытал «физическое наслаждение» и срочно отвечаю, чтобы поскорей опять испытать. То же самое, конечно, и Одоевцева, только как дама она свои физические чувства стыдливо скрывает (должно быть потому, что у ихнего брата — такие чувства более — от природы — интенсивны).