Светлана Зубрилина - Владимир Высоцкий: страницы биографии Страница 38

Я не считаю, что мои первые песни были блатными, хотя там я много писал о тюрьмах и заключенных. Мы, дети военных лет, выросли все в основном во дворах. И, конечно, эта тема мимо нас не могла пройти: просто для меня в тот период это был, вероятно, наиболее понятный тип страдания — человек, лишенный свободы, своих близких и друзей. Возможно, из-за этого я так много об этом писал, а вовсе не только о тюрьмах. А что, вы считаете, что совсем не стоит об этом писать?

Эти песни принесли мне большую пользу в смысле поиска формы, поиска простого языка в песенном изложении, в поисках удачного слова, строчки. Но поскольку я писал их все-таки как пародии на блатные темы, то до сих пор это дело расхлебываю. Я от них никогда не отмежевываюсь — это ведь я писал, а не кто-нибудь другой! И я, кстати, всегда пишу все, что хочу… А в общем, это юность, все мы что-то делали в юности; некоторые считают, что это предосудительно — я так не считаю. И простоту этих песен я постарался протащить через все времена и оставить ее в песнях, на которых лежит сильная, серьезная нагрузка…

Почему мои песни стали известны? Вот так скажем: потому что в них есть дружественный настрой, есть мысленное обращение к друзьям. Мне кажется, в этом секрет моих песен — в них есть доверие».

К вопросу о так называемых дворовых или блатных песнях Владимира Высоцкого стоит вспомнить разговор о них автора и известного советского писателя Чингиза Айтматова. Аркадий и Георгий Вайнеры рассказывают, что однажды познакомили в своем доме Высоцкого и Айтматова. Между ними зашел спор о «блатных» песнях. Они долго вели дискуссию по этому поводу.

— Уголовник — всегда подлец, — говорил Айтматов, — ни стыда, ни совести не знает, лучшего друга предаст. А у тебя иногда, ну прямо, рыцари!

Высоцкий возражал, но потом уступил, сказав:

— Понимаешь, Чингиз, все это нельзя воспринимать слишком буквально… «Блатные» песни — это целый жанр, пусть сентиментальный, мелодраматичный, но очень искренний. Мои песни, что ни говори, это стилизация.

Песни молодого Высоцкого при отсутствии информации об авторе породили о нем много легенд. То он сидел, то был рыжим огромным верзилой или сыном «полковника Таганской тюрьмы», который слушал воровские напевы и записывал их. Ходили слухи о смерти Высоцкого: его расстреляли в одном из лагерей; он последний раз спел все свои песни, вышел из КГБ и застрелился. Иногда певца беспокоили потрясающе нелепые звонки по телефону:

— Вы еще живы! А я слышала, что вы повесились…

— Нет, я вскрыл себе вены…

— Какой у вас красивый голос, спойте что-нибудь.

Сказки и мифы о Владимире Высоцком появлялись еще и потому, что при исполнении песен он использовал все свое мастерство актера. В числе его первых магнитофонных записей были, например, песни из лагерного фольклора. Одной из таких «душераздирающих» является «Речечка». Если не знать, что поет артист театра и кино Владимир Высоцкий, слушая, как исполнитель «бандитским» голосом, с тяжелым прихрипом, тянет бесконечно тоскливо: «Течо-от речечка-а! Течо-о-от да по пес-соче-ечку-у-у! Бережо-ок, береж-жо-о-о-чек мой-е-ет. А мал-ла-а-дой жуль-ма-ан, да мал-ладо-ой, о-о, жуль-ма-ан начальн-ни-ичка-а мо-о-лит…» — то мало возникает сомнений в темном прошлом певца. Перевоплощение Высоцкого при исполнении подобных песен было поразительным. Был случай, когда однажды в дом Левона Кочаряна, — где, кстати, записывалась большая часть первых песен Владимира, — пришли гости, приличные люди из мира искусства и кино. Хозяева поставили им песни Высоцкого. Долго слушая их с интересом, гости с ужасом сказали Кочарянам: «И вы его пускаете в дом — он же у вас что-нибудь стащит!..» А между тем друзья и близкие Владимира Высоцкого знали, что он из интеллигентной семьи и никогда не был замешан ни в чем криминальном. Анатолий Борисович Утевский, один из близких друзей юности Высоцкого, человек, проработавший не один год в МУРе, характеризуя истоки ранних произведений Владимира Семеновича и ту популярность, которую они имели, говорил:

«…Еще тогда, в самом начале, я иногда слышал, как Володины песни пели заключенные. Или идешь по улице — и вдруг кто-то поет Высоцкого. Ну, казалось бы, эти песни знает Лева Кочарян, Володя Акимов да я, но они, оказывается, очень быстро «проникали» в народ.

А что касается его первых песен, то Володя же знал этих приблатненных девочек, этих блатных мальчиков, весь этот мир. И он пел об этих людях, не осуждая их… Ведь бывало так, что оступился человек, потом вышел на свободу — и никому уже не нужен. И Володя этим людям, как мне кажется, сочувствовал…»

Всевозможные небылицы об авторе популярных в народе песен рождались не только в первые годы, но и значительно позже. Владимир Высоцкий часто на встречах-концертах пытался объяснить слушателям причины появления многочисленных баек вокруг него:

«…Мне пишут в письмах, был ли я тем, от имени кого пишу: не был ли я шофером, не воевал ли, не «трудился» ли на Севере, не был ли шахтером и так далее. Это все происходит оттого, что почти все мои песни написаны от первого лица: я всегда говорю «я» и это вводит некоторых людей в заблуждение. Они думают, что если я пою от имени шофера, то я им был; если это лагерная песня, то я обязательно сидел, и так далее. Просто некоторые привыкли отождествлять актера на сцене или экране с тем, кого он изображает. Нет, конечно, понадобилось бы очень много жизней для этого. Кое-что на своей шкуре я все-таки испытал, и знаю, о чем пишу, но в основном, конечно, в моих песнях процентов 80–90 домысла и авторской фантазии. Я никогда не гнался за точностью в песне. Она получается как-то сама собой, не знаю отчего.

Я думаю, что вовсе необязательно подолгу бывать в тех местах, о которых пишешь, или заниматься той профессией, о которой идет речь в песне. Просто нужно почувствовать дух плюс немножечко фантазии, плюс хоть немножечко иметь способности, плюс чуть-чуть желания, чтобы зрителю было интересно. Поэтому я рискую говорить «я» вовсе не в надежде, что вы подумаете, что я через все это прошел… Это просто очень удобная форма, писать «от себя», — тогда все получается лирика. Под лирикой не надо понимать только любовную лирику, есть и другая: это все, что из себя! И еще: в отличие от моих друзей-поэтов, которые занимались только поэзией или чистым стихосложением, я — актер, я играл много ролей и в театре, и в кино, и очень часто бывал в шкуре других людей. И мне, возможно, проще работать — писать «из другого человека». Я даже, когда пишу, уже предполагаю и проигрываю будущую песню от имени этого человека, героя песни — еще и потому почти все мои песни написаны от первого лица. Сначала прикидываешь, что за характер у персонажа, и идешь от характера… Повторяю, я не пишу чистую правду — я почти все придумываю, иначе это не было бы искусством. Но, я думаю, это настолько придумано, что становится правдой для этих людей.