Эммануил Казакевич - Дом на площади Страница 38

Одноногий усадил Воронина за стол.

- Позавтракаем вместе? - спросил он.

- Собственно, я уже завтракал.

- Для солдата два раза позавтракать - нетрудное дело, - возразил одноногий.

Появилась кое-какая еда и бутылка красного вина. Минут через десять в комнатушку вошла худенькая невысокого роста девушка со злыми серыми глазами под черными, густыми, сросшимися на переносице бровями. Волосы ее были растрепаны. Длинные, черные, они падали почти до пояса; она, видимо, только что проснулась.

- В переводчицы пойдешь к коменданту? - спросил одноногий. - Прислал он за переводчицей. Поручил мне подыскать подходящего человека. Вместо этой б... Сбежала эта б...

Неприличное слово он произносил обыденно, без всякого подчеркивания, как любое другое.

- Могу пойти, - сказала она, неласково взглянув на Воронина.

- Поехали, - сказал Воронин. Он встал, пожал одноногому руку и спросил: - А вы нигде не работаете? Зайдите к нам в комендатуру. Пока репатриация, пока то да се... Комендант вас уважает.

Лицо одноногого на мгновенье покрылось румянцем. Он ничего не ответил.

Воронин с девушкой вышли из барака.

- Вы откуда? - спросил Воронин.

- Из Луги, Ленинградской области.

- Как сюда попали?

- Как все.

- Где работали там, в Луге?

- Училась.

- А тут?

- На подземном заводе.

- Возраст?

- Двадцать один год.

- Замужем?

- Нет.

- А хочешь замуж?

Девушка не улыбнулась, промолчала.

- Злюка ты.

- Станешь злюкой.

- Ясно. Образование?

- Десять классов.

- Грамотная. Родители?

- Отец - в Красной Армии. Еще не знаю, что с ним. Мать - домашняя хозяйка. Там же, в Луге.

- За границей не была? - спросил Воронин и сам громко рассмеялся своей остроте. - Ладно. Немецкий хорошо знаешь? Говорить, писать, читать?

- Да, умею.

- Анкета на этом кончается.

Девушка невесело усмехнулась и сказала:

- Так скоро? А фамилию не спросили.

- Это верно, - смутился Воронин.

- Ксения Андреевна Спиридонова.

- Дмитрий Егорович Воронин, одна тысяча девятьсот шестнадцатого года рождения, холост. - Он покосился на нее и добавил: - Однако имею невесту в городе Шуе, Ивановской области.

Ксения Спиридонова была после краткого разговора зачислена Касаткиным в штат и записана в книгу на девственно чистой странице этого канцелярского первенца лаутербургской комендатуры.

Об Альбине Лубенцов вспомнил еще раз спустя несколько дней. Возле комендатуры остановилась машина, из которой выскочили два хорошо одетых господина с объемистым свертком, над которым они дрожали так, словно он был из стекла.

Эти двое оказались портными фирмы "Мюллер и Маурициус". Они привезли коменданту штатский костюм. Воронин ввел их к Лубенцову.

- Какой костюм? Кто вам заказывал костюм? - спросил Лубенцов растерянно.

- Ваша переводчица, господин комендант, - объяснил старший из портных. - Она просила сшить костюм без примерки, так как вы, господин комендант, очень заняты. Лично господин Маурициус на глаз определил размеры. Разрешите положить на диван?

"Ну и бабка", - подумал Воронин, усмехаясь.

- Сколько стоит? - спросил Лубенцов, очень озадаченный.

Портные переглянулись.

- Нам ничего не сказано, - смущенно сказал старший из них. - Полагаю, что денег не нужно.

- Как так не нужно? Немедленно звоните и узнайте.

Портной позвонил Маурициусу, объяснил, в чем дело, долго слушал, жался, наконец, положил трубку и сказал цену. Лубенцов уплатил, и портные уехали.

- Ну и бабка! - воскликнул Воронин.

Подумав, он сказал, что в одном вопросе Альбина была права коменданту следует жить не в комендатуре, а где-нибудь отдельно. Более того, выяснилось, что Воронин даже имеет на примете несколько особняков.

- Я думал, что Татьяна Владимировна уже останется тут, вот я и решил подыскать для вас что-нибудь подходящее в смысле жилплощади.

- Теперь это ни к чему, - сказал Лубенцов.

Воронин возразил:

- Она же вернется, товарищ подполковник, помяните мое слово. Теперь женщин не очень-то в армии будут держать. Ни к чему. Мужиков хватит. Скоро вернется Татьяна Владимировна. В этом, я думаю, и Альбинка была уверена. А то не сбежала бы, будьте спокойны.

Лубенцов поднял на Воронина удивленное лицо, хотел рассердиться, потом подумал и промолчал. Они поехали.

Воронин действительно выбрал особняки один краше другого. Два из них - оба принадлежали раньше крупнейшим богачам - ничем не уступали особняку Пигарева в Фихтенроде. Это были прекрасные просторные дома с высокими потолками, с большими каминами, с красивыми чугунными решетками, огораживающими палисадники. Однако Лубенцов наотрез отказался занимать их. Он не стал объяснять Воронину причин и только сказал, что ему нужен маленький домик, как можно скромнее. Воронин согласился с этим и тут же принялся за поиски подходящего жилья.

Уже на следующее утро он вышел из комендатуры, решив не откладывать дела в долгий ящик. У фонаря возле комендатуры стоял старик Кранц. У старика был несчастный, голодный вид. Подняв лицо к верхним окнам дома, чтобы посмотреть, нет ли там коменданта, и убедившись, что Лубенцова нигде не видно, Воронин зазвал старика к себе. Не говоря ни слова, он нарезал сала и хлеба, приготовил чай.

Они стали есть.

- Ты откуда по-русски так хорошо знаешь?

- Жил в Петербурге... виноват, Ленинграде... до войны.

- Какой войны?

- Нет, нет! До первой всемирной войны.

- А...

- Часовых дел мастер Кранц. Был известный на Васильевском острове.

- Понятно.

Когда они поели, Воронин сказал:

- Пошли со мной. Нужно найти домик какой-нибудь поскромнее для коменданта. Поможешь мне.

Кранц подумал и повел Воронина на одну из самых узких средневековых улочек города, где все дома были похожи на маленькие церкви - с башенками и глухими каменными оградами.

Домик, предназначенный Кранцем для коменданта, стоял во дворе, недалеко от двухэтажного особняка, где жил какой-то профессор. Домик тоже принадлежал ему, но пустовал. Двор, обсаженный старыми липами, содержался в отличном порядке. Здесь находилась длинная оранжерея под стеклянной крышей. Из большого дома доносились звуки рояля.

- Это музицирует дочь профессора, девица Эрика, - сказал Кранц.

Во дворе их встретила старушка в очках - чистенькая, беленькая, в белом передничке, с белой наколкой на седых волосах. Узнав от Кранца, в чем дело, она пришла в ужас, но не потому, что здесь будет жить комендант, а потому, что домик казался ей для этого слишком плохим, и она боялась, что дело кончится тем, что комендант займет большой дом, а владельцев переселит в маленький. Она вначале и предполагала, что речь идет о большом доме. Кранц ее успокоил, и она засеменила к дому, чтобы сообщить обо всем профессору.