Геннадий Прашкевич - Жюль Верн Страница 38

20

Много раз перечитывал Жюль Верн и «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима», незаконченную Эдгаром По. Все в этой повести тревожило Жюля, заставляло вдумываться, искать собственных продолжений и вариантов. Лучшей школы и быть не может. Он считал эту книгу самым загадочным мировым произведением.

Повесть подана как записки Артура Гордона Пима.

Значит, он не погиб? Значит, он мог бы довести свой рассказ до разгадки этой ужасной тайны — человеческой фигуры в саване, поднимающейся над Южным полюсом? И что за огромные, мертвенно-бледные птицы с неизбежным, как рок, криком «текелили!» исчезали вдали? «Продолжит ли кто-нибудь необыкновенные приключения Артура Гордона Пима?» — спрашивал Жюль Верн в своей статье.

Возможно, чувствовал, что заняться такой работой придется именно ему.

21

Жюль Верн постоянно пополняет свою картотеку.

Среди выписок — многочисленные даты, имена, маршруты.

«Их взгляды и жесты выражали изумление, — рассказывал в «Анналах» безвестный английский путешественник о своей поездке в далекий индийский город Барейои, в котором он случайно попал на глаза веселых молоденьких местных женщин. — Их веселость была вызвана, видимо, цветом моего лица. Они засыпали меня бессмысленными вопросами. Они хотели знать, ношу ли я шляпу, бываю ли когда-нибудь на солнце, всегда ли сижу взаперти или все-таки выхожу на улицу под балдахином. Оливковая кожа представляла приятный контраст с белыми ровными зубами красавиц, что, в общем, характерно для жителей Пенджаба».

Такие эпизоды для писателя стоят многого.

На одном из собраний Географического общества Жюль Верн почти случайно познакомился с известным французским геологом Шарлем Сент-Клер Девилем (1814—1876). Рассказ Девиля о том, как он несколько лет назад спустился на веревках в кратер вулкана Стромболи, поразил писателя. А рассуждения геолога о сложном внутреннем строении Земли навели на новый сюжет. Конечно, серьезный ученый должен быть осторожен в своих выводах, но писателю-то никто не запрещает включать воображение. Даже напротив. Игры воображения приветствуются. Почему не описать некое по-настоящему научное приключение, но так, чтобы смысл его оказался понятен всем? Геология в XIX веке энергично развивалась. Плутонизм… Нептунизм… Всё создано огнем… Всё создано водой… Земля внутри горячая, центр Земли расплавлен… О нет! Земля внутри холодная, ее недра пронизаны многочисленными трещинами… Как известно, на Земле практически не существует мертвых областей. Даже ледяные полярные острова со временем обрастают водорослями. Неутомимые птицы заносят семена растений на вершины гор, рыбы мечут икру в чрезвычайном отдалении от мест своего обитания. Рано или поздно даже в огромные, скрытые под землей пустоты (если, конечно, они существуют) вода могла занести семена растений, споры грибов…

22

Новый роман начинался с загадки.

В руки профессора минералогии Отто Лиденброка, человека энергичного и чрезвычайно любопытного, попал загадочный манускрипт. «Для немецкого профессора мой гамбургский дядюшка был сравнительно богат, — сообщает читателям племянник профессора юный Аксель. — Дом, со всем его содержимым, был полной собственностью дядюшки. Конечно, к содержимому дома следует отнести и крестницу профессора — Гретхен, семнадцатилетнюю девушку из Фирланде, служанку Марту и меня самого…»

Жюль Верн чрезвычайно увлекается.

Ему хочется убедить издателя в том, что он способен писать так, как этого требует их тревожное, насыщенное событиями и открытиями время. «Спустись в кратер Екуль Снай-федльс, который тень Скартариса ласкает перед июльскими календами, отважный странник, — цитирует он загадочный манускрипт, — и ты достигнешь центра Земли». И подпись: Арне Сакнуссем.

«— Арне Сакнуссем? — переспросил профессора рейкья-викский преподаватель (это когда Лиденброк и его помощник прибыли в Исландию, страну вулканов. — Г. П.). Вы говорите об ученом шестнадцатого столетия, о великом естествоиспытателе, великом алхимике и путешественнике?

— Именно о нем.

— О гордости исландской науки и литературы?

— Звучит более чем справедливо.

— О всемирно известном ученом?

— И с этим я безусловно согласен!

— Отвага которого равнялась его гению?

— Да, да. Именно так. Я вижу, что вы хорошо его знаете». Сохрани Жюль Верн подобную динамику в поздних своих романах, он, несомненно, потеснил бы и Александра Дюма-отца. Профессор минералогии сразу и безоговорочно поверил давным-давно умершему алхимику Арне Сакнуссему. Конечно, глубины Земли густо пронизаны всяческими пустотами. Иначе и быть не может. Известно, что в давние геологические эпохи поверхность нашей планеты была чрезвычайно насыщена легкими активными металлами, такими как натрий и калий. Они воспламенялись, когда атмосферные пары в виде дождя выпадали на Землю. Вода проникала сквозь трещины, возникающие при разломах земной коры, — начинались чудовищные подземные пожары, они сопровождались мощными взрывами, исполинскими извержениями. Потом всё остывало. Вот профессор Лиденброк и повел своих спутников — трусоватого, но исполнительного племянника Акселя и бесстрашного, невозмутимого, как камень, исландца Ганса по следам давно умершего алхимика.

Вход в подземное царство начинался в жерле вулкана Снеффельс.

Переходы по запутанным подземным галереям, слабо освещенным неверным и тусклым сиянием электричества, которым насыщен был тяжелый воздух пещер. Каждому озеру, каждому ручейку, каждой подземной долине неистовый профессор, конечно, давал название. Это шло от самого Жюля Верна. Всю жизнь он любил так или иначе обозначать увиденные им предметы — статистика и систематика были его страстью.

Спутники профессора Лиденброка с изумлением и ужасом взирали на невиданные загадочные заросли, на гигантских доисторических чудовищ, давно вымерших на поверхности Земли. Под землей путешественники встречали даже человекоподобных гигантов (возможно, наших предков), пасущих на берегах мрачного моря стада огромных, видимо, одомашненных мастодонтов. (Кстати, эту деталь — одомашненные доисторические животные — позже прекрасно использует Артур Конан Дойл в замечательном романе «Затерянный мир».)

«Тут были белые грибы вышиной от тридцати до сорока футов, с шляпками соответствующего диаметра! Они росли здесь тысячами. Ни один луч света не проникал в их густую тень, полный мрак царил под куполами, прижавшимися тесно один к другому, подобно круглым крышам африканских селений…»