Илья Дубинский - Трубачи трубят тревогу Страница 38

— Товарищ командующий! Вчера я ходил в цирк. Смотрел, как моржи ловко катают носами шары. Спросил я Дурова: «Сколько вы их учите?». Он ответил: «Два года». Я спрашиваю вас, — повернулся он к участникам совещания, — так неужели наши курсанты тупее дуровских моржей?

Фрунзе расхохотался, а за ним и все командиры.

— Шмидт меня уморил, — сквозь смех произнес Михаил Васильевич. — А по существу, он прав.

Глядя на смеющихся, сам Шмидт оставался абсолютно серьезным. Такова уж была его особенность.

Все мы вышли на улицу.

К штабу приближался всадник. Его шинель, застегнутая на крючок, была надета внакидку. Правый рукав шинели, поддерживаемый винтовкой, торчал кверху. Начдив подозвал кавалериста.

— Казак первой сотни Семен Волк, — четко отрапортовал всадник.

— Ты хотя и Волк, а никому не страшен, товарищ. В таком виде, конечно. Может, только воробьям на огороде. Скажи, дружище, на милость, что с тобой будет, если из кустов выскочит хотя бы один бандюга? Пока будешь доставать винтовку, он тебя трижды зарубит. Ты что, служил у Махно? Эта анархия точно так носила винтовки, как ты. 

— Товарищ начдив, — совсем смутился молоденький кавалерист, — я у Махно не служил. Служил и служу Советской власти. А винтовку взял в рукав, чтоб не пылилась, да и хмарилось с утра, думал, будет дождик — берег ствол.

— Больше так не делай. Ствол, верно, надо беречь, но прежде всего надо беречь свою жизнь. Имей винтовку всегда наготове, тогда ты будешь для бандитов настоящий волк! А вы, земляк, — повернулся ко мне начдив, — взяли бы и написали для казаков нашей дивизии простую памятку, как себя должен вести казак в районах, пораженных бандитизмом. И про этого Волка упомяните.

Эта памятка, брошюра в 10–12 страниц (первое мое «произведение»), скоро вышла в свет, отпечатанная в литинской уездной типографии.

Параня Мазур

Петлюровцы, стыдясь признаться в том, что они постоянно терпели поражение от своего же народа, вопили: «Москва бросает против нас ходей (китайцев), башкиров, латышей».

И снова, поздней осенью 1921 года, отборный гайдамацкий отряд, несмотря на тройное численное превосходство, не устоял под ударами нашего 7-го червонноказачьего полка. Желтоблакитная печать писала тогда об этом:

«Повстанцы смело продвигались вперед, но, столкнувшись с полком конных марксистов, вынуждены были повернуть назад».

Петлюровский газетчик не без иронии перекрестил нас в «конных марксистов», но мы-то в самом деле считали себя учениками великой школы Маркса, которых высшие интересы партии и народа заставили взять в руки клинки.

Наш полк усилиями партийной организации и всего боевого состава превращался в грозную для врага силу.

Уже трижды выведенные на плац лошади полка прошли через баню. Засучив рукава, вместе c нами втирали вонючую мазь в чесоточные шеи животных все мальчишки заводского поселка. Недружелюбно косясь на меня, скинув бурку, кубанку и гимнастерку, заделался  конским банщиком и ворчун Храмков. И даже отец Дорофей, загрустивший без «отца» Иакова, на сей раз трезвый, предлагая услуги, хотел было снять с плеч длиннополую рясу, но мы обошлись без помощи духовенства.

Уже Жан Карлович Силиндрик привел прибалтийских орлов с огромным обозом. Еще в 1918 году, отступая под натиском ландскнехтов фон дер Гольца, латышские бойцы, опасаясь расправы над семьями, увезли их с собой. Отборные кони латышского отряда никакими болезнями не страдали. Женщины из обоза Силиндрика выходили и наших лошадей, чем оказали полку большую услугу. Латвийские воины обильно полили своей кровью советскую землю там, где больше всего ей угрожала опасность. Рослые, крепкие, с волевыми энергичными лицами, участники многих боев, в большинстве коммунисты, эти вновь прибывшие всадники на сильных вороных конях могли бы стать гордостью любой кавалерийской части.

Уже любимая поговорка краснознаменца Жана Карловича «например, вот пример» была подхвачена многими бойцами полка.

Уже собрали всех неграмотных полка в первой сотне, а ее командир Храмков все брюзжал:

— Все несчастья на мою голову. Казак должен думать о шашке, а не о карандаше.

А казаки, пропуская мимо ушей эти реплики, дружно принялись за ликвидацию неграмотности.

В полку закипела и военная учеба. Бойцы занимались строевой подготовкой, а командиры налегали на тактику. Помня слова Примакова: «Служить нам, как медному котелку», надо было взяться за отшлифовку и своего командирского мастерства.

Кавалерийское дело, как говорили в те времена, покоится на трех «китах». Первый «кит» — это индивидуальная езда, вырабатывающая из всадника и коня нечто цельное, взаимослитное. Второй «кит» — строевое дело. Когда собранные вместе десять или пятьсот всадников как единое целое молниеносно выполняют команду — это и есть идеал строевой выучки. И третий «кит» — тактика, то есть искусство малой кровью добиваться больших побед. Всем этим наукам мы учились серьезно.

Начнем с первого «кита». Помню, летом 1919 года в просторной клуне села Казачек, недалеко от Старого Оскола, я, политком эскадрона, ознакомил кавалеристов с брошюркой В. Либкнехта «Пауки и мухи». После занятий ко мне подошел Слива — тихий и исполнительный боец лет тридцати, в прошлом забойщик, а затем драгун и красногвардеец. Чуть смущаясь, он сказал:

— Вы только того, товарищ политком, не обижайтесь, значит, мы толковали с ребятами. Много уж мы перевидали в эскадроне политиков. Раньше был Галушка, ничего хлопец, из нашего брата, рабочий. И до вас присмотрелись, значит, какого вы духа, потому, видим, из грамотных. Значит, народ мне дал как бы полномочия, чтобы я вас немного подрепертил по конному, следовательно, делу. Потому сегодня вы политком, а завтра, может, еще куда потребуют. Надо, чтоб народ, куда вас пошлют, не смеялся: «прислал нам эскадрон человека, а он в седле, что собака на заборе». Манежить я вас буду на выгоне, от народа подальше...

После этой несколько сбивчивой речи мне стало ясно, что эскадрон, хотя я в седле и держался прочно, забраковал мою езду. Тронутый заботой людей, я охотно согласился поступить в учение к Сливе. Скажу одно — в поле, за селом, старый драгун «манежил» меня основательно... После тряской учебной рыси без стремян, после изнуряющих бесконечных вольтов «направо, налево и через середину манежа», выработался наконец тот шлюз, без которого нет и не может быть настоящей кавалерийской посадки.

В июне 1921 года мы оставили район Ильинцев и передвинулись дальше к западу. Шмидт со штабом 2-й червонно-казачьей дивизии (бывшей 17-й) расположился в Хмельнике. Нам назначили стоянку в Вонячине — на родине атамана Шепеля, затем перевели в село Ивчу.