Александр Бондаренко - Денис Давыдов Страница 39

Со слов отца о ней, о своей тетке, так написал Василий Денисович: «…весьма хорошенькая, ветреная и кокетливая, как истая француженка, искала в шуме развлечений средств не умереть от скуки в варварской России. Она в Каменке была магнитом, привлекающим к себе всех железных деятелей Александровского времени. От главнокомандующего до корнетов все жило и ликовало в селе Каменке, но главное умирало у ног прелестной Аглаи. Д. В. Давыдов воспел ее в стихах»[172].

Что за стихи? Таковых два: «Подражание Горацию» и «Племяннице».

…Аглая, как идет к тебеБыть лукавой и обманчивой!Ты изменишь — и прекраснее!И уста твои румяныеЕще более румянятсяНовой клятвой, новой выдумкой![173]

Хотя в сборнике это стихотворение и обозначено 1809 годом, но это не так — весь тот год Денис провоевал, а его кузен с супругой пребывал в Петербурге, где прекрасная Аглая блистала при дворе, умело транжиря немалые давыдовские средства. Как сказано про Александра Львовича в «Сборнике биографий кавалергардов», «несмотря на то, что за родителями его состояло в разных губерниях 14 000 душ, сам он постоянно нуждался в деньгах».

Приведенное стихотворение совсем не из тех, что можно громко и с выражением читать в кругу друзей, тем паче — родных. Нет, эти строки надо шептать на ушко, чуть касаясь гусарскими усами нежной щеки, чувствовать пьянящий запах волос и с волнением ждать ответа…

Вдруг вспомнилось пушкинское: «Какой-нибудь пиит армейский / Тут подмахнул стишок злодейский» — речь там совсем о другом, но как точно подходит! Ох, ведь злодейский стишок, соблазнительный!.. Явно, Денис был пленен легкомысленной 23-летней красавицей и, скорее всего, по-гусарски «волочился напропалую». Что там между ними было — мы не знаем, да это нас и не касается! Но очевидно, познакомившись с «Подражанием…», Аглая Антоновна попросила (потребовала?) от влюбленного ротмистра совсем иного стихотворения — такого, чтобы можно было его читать вслух и всем показывать и тем гордиться. Вообще-то, по официальной версии, стих этот был написан по заказу графа Александра Николаевича Самойлова{77}, родного брата Екатерины Николаевны, и как бы от его имени — от того-то и появилось то самое непонятное название «Племяннице». Восхищаться чужой женой вслух не принято — как бы она того ни заслуживала и какое бы право ты на это ни имел, — но зато если выразить восхищение устами старого дядюшки, то ни к кому никаких вопросов не будет.

И вот скрепя сердце наш «пиит армейский» старательно выписывал следующие строгие строки:

Любезная моя Аглая,Я вижу Ангела в тебе,Который с неба прилетаяС венцом Блаженства на главе,Принес в мое уединеньеУтехи, щастье жизни сейИ сладкой радости волненьеСильней открыл в душе моей!Любезная моя Аглая,Я вижу Ангела в тебе![174]

Оценки этим рифмам мы давать не будем и вообще закроем на том тему Дениса Давыдова и его кузины. В очерке о судьбе нашего героя, помещенном в «Сборнике биографий кавалергардов», об этом времени сказано с замечательным тактом: «Давыдов влюбился в очаровательную хозяйку и посвятил ей два стихотворения. Жизнь в Каменке навсегда осталась одним из лучших воспоминаний поэта»[175]. Рады за него!

Ну а про саму Аглаю Давыдову можно добавить, что она и через десять лет, то есть уже в следующую эпоху, была столь же обворожительна и так же пленяла всех и каждого. В нее, 33-летнюю, что вообще считается расцветом женской красоты, влюбился двадцатилетний Пушкин — но, судя по целой серии злых эпиграмм и сатирических стихов, написанных в адрес красавицы, успеха поэт не имел. Известно, что юный Пушкин был излишне злоязычен и за свои неудачи, в том числе и на любовном фронте, отмщал стихами — далеко не всегда справедливыми…

Вот и Аглаю Антоновну он обессмертил (все-таки если бы не Пушкин — то кто бы ее сегодня помнил?), припечатав ее такой эпиграммой:

Иной имел мою АглаюЗа свой мундир и черный ус,Другой за деньги — понимаю,Другой за то, что был француз…[176]

Про «мундир и черный ус» — вполне возможно, что это намек на Дениса, ибо в армии Александра I носить усы было дозволено только офицерам легкой кавалерии — гусарам и уланам. Может, и нет… Но вот к чему было называть редкое имя, всем известное и бывшее у всех на устах? Для рифмы сгодилась бы все та же «Лизетта». А в честь чего «моя Аглая»? Определенно — ревность, неудовлетворенное тщеславие… В общем, скажем так — не по-гусарски!

«1810 года обстоятельства отрывают князя Багратиона от армии; граф Каменский заступает его место, и Давыдова снова приписывают к авангарду Кульнева. В поучительной школе этого неусыпного и отважного воина он кончает курс аванпостной службы, начатой в Финляндии, и познает цену спартанской жизни, необходимой для всякого, кто решился нести службу, а не играть со службою»[177], — писал потом сам о себе Денис Васильевич.

Как мы помним, «в феврале 1810 года Каменский, увековечивший себя Финляндским походом, получил повеление решить войну с Портою и добыть победою мир. В марте прибыл он на Дунай. За ним следовали некоторые спутники его в Финляндской войне, в том числе и Кульнев, назначенный шефом Белорусского гусарского полка, находившегося в Валахии. Здесь, подобно как и в Финляндии, ему поручен был авангард главной армии, состоявший из 4 батальонов пехоты, 10 эскадронов конницы, 3 казачьих полков и полуроты конной артиллерии. Каменский положил идти за Дунай. Мая 5-го Кульнев переправился через Дунай и следовал к Силистрии. После покорения сей крепости 30-го мая армия двинулась к Шумле, предшествуемая авангардом Уварова, в состав коего поступил Кульнев. При сближении русских к сей крепости показалась в виду армии турецкая конница, Кульнев рассеял ее. В тот же день, 11 июня, во время общего нападения на Шумлу, турки неоднократно намеревались атаковать выдвинувшуюся впереди русской армии конницу Кульнева, и каждый раз, отбитые Кульневым, дорого платили за свою отвагу»[178].

В общем, молодой главнокомандующий начинал кампанию удачно, а потом пошли сбои… В Шумле, которую обложил 35-тысячный отряд русских, оказалось порядка сорока тысяч турок. Граф Каменский два дня, 10 и 11 июня, пытался штурмовать крепость и отбивал дерзкие вылазки противника, но успеха добиться не смог. Когда же в конце месяца в цитадель, прорвавшись через кольцо русских войск, прибыл большой транспорт с продовольствием, главнокомандующий решил снять осаду и отойти от Шумлы…