Джек Майер - Храброе сердце Ирены Сендлер Страница 39

С 1 декабря 1939 года всем евреям и еврейкам старше 10 лет, проживающим на территории Генерал-губернаторства[55], предписывается носить на правом рукаве повседневного платья и верхней одежды белую повязку шириной 10 сантиметров с изображенной на ней синей звездой Давида. Изготовление повязок, а также маркировка их соответствующим символом является обязанностью самих евреев и евреек.

– Нарушение данного правила карается тюремным заключением.

– Решения о наказании будут приниматься специальными судебными комиссиями.

Все принадлежащие евреям магазины должны быть помечены большой звездой Давида, расположенной у входной двери в заведение.

После выхода указа про повязки варшавские евреи перестали считаться людьми, словно превратившись в какой-то другой биологический вид. Ирена не раз видела, как евреев выгоняли из магазинов и на полном ходу вышвыривали из трамваев. Однажды какой-то юнец, проходя мимо еврейской семьи с белыми повязками на рукавах, с размаху ударил кулаком в лицо отца семейства, и тот просто упал на колени, истекая кровью под плач своих детей.

Пока Стефан не раздобыл себе фальшивые документы, доказывающие его арийское происхождение, ему тоже приходилось носить повязку со звездой Давида[56], и Ирена в его компании чувствовала себя в опасности, ей казалось, что все смотрят только на нее. Поляки-«арийцы» быстро прозвали эти повязки «клеймом позора».

Мать Стефана, жившая у родственников в пригороде Варшавы – Праге, просто отказалась надевать повязку, сказав, что в ее возрасте это уже не имеет значения. Она была уверена, что не значится ни в каких немецких документах, потому что никогда в жизни не работала, не имела трудовой книжки и даже не регистрировалась во время переписи.

– Пусть они меня даже расстреляют, – презрительно фыркнула она, – плевать!

Вскоре после выхода указа о повязках в «Nowy Kurier Warszawski» напечатали интервью с доктором Людвигом Фишером, губернатором Варшавы и области.

– Эти повязки предназначены, например, для того, – разглагольствовал Фишер, – чтобы любому немцу с первого взгляда было понятно, что с ним пытается флиртовать еврейка… так что он сможет защититься от тлетворного влияния похотливых еврейских женщин и избежать греховного и преступного кровосмешения, нарушающего чистоту арийской расы.

В первую декабрьскую неделю 1939 года распоряжения следовали одно за другим:

Смертной казнью будут караться попытки любых граждан польского или еврейского происхождения торговать хлебом по ценам, превышающим довоенный уровень.

Евреям запрещается посещать главный почтамт на Варецкой улице.

Во всех принадлежащих евреям ломбардах и ссудных конторах должны быть назначены арийские управляющие.

Еврейские школы объявляются закрытыми.

Ответственность за медицинское и больничное обслуживание еврейского населения возлагается на Юденрат и его председателя Чернякова. Арийским частным лицам и арийским учреждениям здравоохранения оказывать медицинские услуги евреям запрещается.

Юристам еврейского происхождения запрещается вести профессиональную деятельность.

Запрещается проводить службы и моления в синагогах.

Смертной казнью будут караться все, кто не сдал или утаил от оккупационных властей радиоприемники.

В том же самом декабре была введена карточная система. Ирена с матерью получили бумажные листы, разделенные на маленькие разноцветные квадратики, на каждом из которых были указаны тип и количество продукта. Как польки, они должны были зарегистрироваться в ближайшем к дому польском магазине, получившем разрешение на торговлю продуктами питания. Евреям выдавали карточки другого цвета, со штампом в виде звезды Давида, и отоваривать их можно было исключительно в еврейских магазинах.

Немцам полагалось 2613 калорий в день, евреи получали 184[57]. Выжить евреи могли только при помощи черного рынка или покупая ворованные продукты по ценам, раз в десять превышающим довоенные.

Но никакими распоряжениями нельзя было усмирить буйное воображение.

В народе ходили слухи, один фантастичнее другого. Немецкая армия деморализована, Германия на грани поражения! Немецкие офицеры дезертируют из своих подразделений и бегут к русским! Гитлера убили!

На дворе стоял декабрь, и слухи эти были как подарки, что каждое 5 декабря оставляет под подушками или рядом с кроватями послушных детей Swiety Mikolaj[58].

На 5 декабря пришлось и начало еврейской Хануки[59]. Каждый вечер Ева с домашними (за исключением Адама, с печалью признавалась она) зажигали по свече в память в великом чуде Хануки.

– Я все-таки жду чуда, – говорила она, – ведь самые великие чудеса всегда случаются в самый неожиданный момент.

Ирена просто не решилась ей возразить.

– Ханукальные свечи разгонят любой мрак, – сказала Ева, – как во время чуда у Маккавеев.

Ирена не знала истории про Маккавеев и очень жалела Еву за то, что ей довелось жить в эти времена, когда никаких чудес не происходит.

Глава 11

Оккупация

Варшава, январь – октябрь 1940

Немцы не зря опасались тифа. Первые случаи были зафиксированы уже в январе, на третьем месяце оккупации, а потом количество заболевших начало расти из недели в неделю, и почти исключительно в еврейском квартале. Каждый день мать проверяла одежду Ирены и давила найденных в ней вшей. Ирена боялась, что мама заразится той же болезнью, от которой в 1917 году погиб ее отец, помогая нищим евреям…

А судьба словно сговорилась с немцами, принеся в зиму 1939–1940 гг. рекордные для Польши холода. Уголь был дорог, да и достать его было очень трудно. Ирена привыкла видеть возникающие при каждом выдохе клубы пара не только на улице, но и в помещениях, и не снимала пальто, бывая в домах своих подопечных. Янина свалилась с высокой температурой, и Ирене пришлось потратить два дня, чтобы найти ей врача. Измученный доктор, которому в предыдущую ночь удалось поспать всего пару часов, сказал ей, что такого количества заболевших он не видел со времен пандемии «испанки» в 1918 году.

Ожидая окончания осмотра мамы, Ирена вспоминала, как семилетней девчонкой так же стояла в коридоре, пока отца обследовали коллеги из варшавской больницы Св. Духа. Они выходили из его спальни с мрачными лицами и что-то бормотали друг другу, не обращая внимания на крошечную Ирену. Мама вышла вслед за ними и закрыла за собой дверь. Она смогла сказать лишь: