Михаил Скобелев - Стою за правду и за армию! Страница 39

Но особенно трогательную картину представляла из себя группа стариков-болгар с обнаженными седыми головами, с глубокими морщинистыми лицами. Они протягивали нам свои грубые, мозолистые руки и, со слезами на глазах, благодарили за спасение их от ненавистных мучителей турок, за освобождение от тиранства и позорного, векового рабства. Они говорили, что давно уже ждали этой счастливой минуты, что мы – желанные, дорогие гости, что теперь они могут спокойно умереть под нашею защитой… Невольно и у меня навернулись на глазах слезы при виде этой торжественной, глубоко патриотической сцены.

Я остановил полусотню, слез с коня и приложился к кресту, который держал в руках священник. Меня моментально окружила толпа братушек, и несколько хорошеньких болгарок наперерыв предлагали мне фрукты, вино и цветы…

Невольно залюбовался я красивым и здоровым типом молодой болгарской женщины – глаза мои разбегались во все стороны…

Помню, особенно привлекла мое внимание молоденькая девушка лет 14–15. Она стояла впереди всех с букетом в руках в простом, но очень изящном костюме (очень похожем на наш малороссийский и состоявшем из прекрасно вышитой шелком рубахи, шерстяной юбки, красивого фартука с поясом и разного ожерелья) и как-то вопросительно, удивленно смотрела на меня своими большими темно-карими и задумчивыми глазками. Ум, энергия и страсть светились в этих чудных глазах южной красавицы, длинная черная коса которой опускалась ниже колен. Я машинально протянул руку к букету юной болгарки и долго не мог отвести глаз от ее выразительного, симпатичного личика… А букет этот хранился почти всю кампанию в моем походном чемоданчике.

– Ну что, турок нет близко? – спросил я окружавших меня болгар, оторвавшись, наконец, от лица деревенской Психеи.

– Э, ич нема – бегал на Балкан! – радостно и смеясь отвечали братушки, характерно прищелкивая языком и указывая на горы.

Побеседовав еще немного с гостеприимными жителями, я двинулся далее, напутствуемый самыми теплыми пожеланиями.

Не успели мы даже выехать из деревни, как о нашем приближении были извещены с помощью условных знаков жители соседних селений, и там поднялся самый усердный трезвон в колокола и тарелки. (Этим же звоном жители старались спастись и от беспокойных шаек башибузуков[131], бродивших в горах.)

Подъезжая к деревне Горные Раховицы, мы с удивлением увидели большую толпу болгар (около тысячи человек), медленно двигавшуюся нам навстречу.

С горы открывался чрезвычайно красивый, живописный вид: большая кирпичная церковь посреди селения, довольно много хороших домов, окруженных зеленеющими садиками, и богатые костюмы жителей, причем на многих женщинах красовались даже шелковые платья – все это свидетельствовало о благосостоянии этого глухого уголка Болгарии.

Здесь нам устроена была самая торжественная встреча: почти за версту от селения нас встретила эта громадная толпа жителей, впереди которой стояло несколько священников с крестами, Евангелием и святой водой. Некоторые из болгар держали иконы и хоругви.

Чтобы дать возможность приложиться казакам к кресту и Евангелию, я перестроил полусотню рядами, разомкнув их шагов на десять, и, остановив, спешил. Сам подошел к кресту и был окроплен святою водой.

Почтенный и совершенно седой священник с умною, выразительною и чрезвычайно симпатичною наружностью обратился к нам с теплою, задушевною речью, сказанною им, к нашему удивлению и радости, на чистом русском языке.

От лица всего болгарского народа он благодарил Россию за ее всегдашнее бескорыстное сочувствие к своим младшим, единокровным, братьям, за неоднократную помощь и защиту… Прославлял нашего Государя, Главнокомандующего, армию и весь русский народ… В лице нашем благодарил все русские войска за мужественную борьбу, за тяжелые жертвы и лишения…

«Да поможет нам Господь Бог, – продолжал свою речь умный пастырь, – сбросить с себя тяжелые цепи турецкого рабства!.. Да пошлет Он нам от России свет, радость, счастье, давно ожидаемую свободу и освобождение от ненавистного, позорного, мусульманского ига!..»

Затем, обратившись ко мне и благословив крестом, он сказал: «Вознесемте, свободные и храбрые россияне, вместе с нашим народом, за освобождение которого вы проливаете теперь свою кровь, горячую молитву к Небесному Владыке. Пусть поможет Он нам испить до дна горькую чашу и увидеть желанный свет Христов!» Тут он запел со всеми священниками: «Слава в вышних Богу!»

Вся эта разумная, искренняя речь старого духовного пастыря подействовала на нас как-то особенно живительно, ободряюще. Каждый с гордостью, казалось, сознавал, что вера болгар в нашу силу, в наш успех не обманывает их, что мы действительно выйдем победителями из этой тяжелой борьбы и вырвем, наконец, их из вековых и мучительных объятий зверского мусульманского народа. Наконец, эти слова, сказанные на болгарской земле природным болгарином чистым русским языком, и это радостное настроение жителей не могли не подействовать на нас тоже благотворно.

По окончании пения священник провозгласил многолетие нашему могучему Государю, Наследнику Престола, Главнокомандующему и всему русскому воинству. Казаки приложились к кресту и Евангелию и были окроплены святою водой.

Еще при начале слов священника все жители – мужчины, женщины и дети – опустились на колени и все время горячо молились. По окончании же многолетия, пропетого почти всем народом, толпа шумно поднялась и радостно стала кричать: «Ура, да живио царь Александр!» Примолкнувшие во время речи колокола снова разразились оглушительным звоном и еще более увеличивали трогательную картину торжества.

Несколько старейшин подошли ко мне и почтительно просили принять угощение от всего общества. Я изъявил на это полное согласие, так как все равно нужно было дать лошадям маленький отдых. Приказав вахмистру построить полусотню на площади, я отправился с духовенством и старейшинами в церковь. Здесь, разоблачившись, отец Иоанн (так звали священника) показал мне иконы, разную церковную утварь и другие вещи, пожертвованные русскими людьми (многих из них он называл по фамилиям).

Осмотрев внимательно прекрасный алтарь, мы вышли из церкви и направились на площадь. По дороге отец Иоанн, оказавшийся притом очень веселым и остроумным собеседником, рассказал мне, что церковь выстроена на деньги, пожертвованные некоторыми русскими, которые и теперь не забывают ее, что во время обедни он постоянно провозглашает многолетие нашему Императору, царствующему дому и всему русскому народу. Вспоминал с видимым удовольствием о своем путешествии по России, о Москве, Петербурге, Киеве, Троице-Сергиевой Лавре и других святых местах на Руси, высказывал самые горячие симпатии ко всему славянскому миру и к протекторату России… И вообще проявил свой недюжинный ум, проницательность и трезвый, светлый взгляд. Незаметно подошли мы к площади. Здесь я увидел страшную суету: женщины и девушки, разостлав на земле холсты, со всех изб чуть не бегом таскали всевозможное угощение довольным казакам: пироги, лепешки, жареные гуси, утки, куры, разные фрукты, сласти и прочее – всего в страшном изобилии (очевидно, они еще ранее позаботились об этом); мужчины носили исключительно водку и вино.