Валерий Золотухин - На плахе Таганки Страница 39

А завтра, если что... Завтра закрытие, и наверняка будут Любимов, пресса и пр. И снова захочется отдохнуть. Но где вот сейчас девушки гуляют, смотрят Стокгольм? А я «от отроческих лет по келиям скитаюсь», по номерам и, запершись, пишу!..

Шацкая — странно! — не была ни на премьере, ни на репетиции «Мастера». Вообще не появляется на глаза. Я понимаю — друзья, путешествия, магазины. Но ведь есть и человечьи проявления. Странно, странно, и хоть я видел ее во сне и был счастлив за нее, что у них с Ленькой будет ребенок, я радуюсь, что разошелся с ней. Счастлив ли я с Тамарой? Был, конечно. Сейчас какой-то странный период. И не Ирбис, да простит она меня, виной тому. Я сам. А кто же еще? Я приучил Тамару к спиртному, еще когда она была замужем за одним из своих мужей. Из-за меня случались у нее припадки эпилепсии, из-за меня нажила она себе полипы и попала под нож Харченко... Все я! Это уже Годунов...

Нет, я не пытаюсь себя оправдать, но она же ничегошеньки не сделала, чтоб от чего-то избавиться, чтоб поправить здоровье свое и тем укрепить дом и постель. Нельзя же объяснить все несчастья одной только моей половой распущенностью, как это именуется в судебной медицине.

16 декабря 1988 г. Пятница

Я не отдал письмо, и вовремя пришедшая мысль о смирении спасла меня — мы с Аллой как ни в чем не бывало. Попросил я не лить на меня воду — она справилась о моем здоровье, нет ли у меня температуры, и все покатилось путем, и нет у меня к ней уже никакой обиды. Второй акт целиком смотрела вся семья Любимова. Игралось мне, как кажется, более-менее удачно, хотя не хватало голосовых мощностей. После спектакля шеф был в хорошем, деловом настроении, сделал пару предложений: мне — надеть парик, Алле — по существу сцены. Катя в очень хорошем расположении, ласкова и разговорчива со мной. Петя очень плохо или совсем не говорит по-русски, Николай общался с ним по-английски. Шеф доволен, что Катя добра и вежлива со всеми. Николай спросил, когда завтра забрать чемоданы у них, чтоб отправить с багажом театра, а потом со смехом:

— А когда будем переезжать из Иерусалима?

Катя:

— Ну, вы очень спешите!

В общем, взаимоотношения, как мне кажется, с семьей улажены. Катерина чувствует, что СССР ей не миновать, аренда дома в Иерусалиме закончилась 15 декабря (1000 долларов в месяц), им надо до Москвы где-то прокантоваться, ему еще лететь в Лондон закрывать свои дела — и в Москву, в Москву... Но Петя в Союз не хочет, не говоря о Кате.

18 декабря 1988 г. Воскресенье. Хельсинки

Провожая, дали нам шведы по бутерброду, бутылке пива и пластинку с песнями Высоцкого в их исполнении.

Вечер. Прилетел в 17.00 Любимов и, бросив чемоданы, понесся в театр. Записывали с 18.30 до 24.00 световую партитуру. Теперь видно, что у него гора с плеч свалилась. Рецензенты хвалят Мастера, а «артисты до уровня его требований не дотягивают».

20 декабря 1988 г. Вторник. После завтрака

Борис Глаголин:

— На Петровича я не могу смотреть. Каждое слово вызывает во мне злость, раздражение. Вчера включил лампу, дирижирует вами, потом увидел, что его не снимают, — сник и лампу выключил. Все играет, играет... И то, что он писал в КГБ, — для меня это сейчас абсолютно ясно. Если бы было что-то, меня, по моему положению парторга, вызвали бы и спросили. Меня за 20 лет никто ни разу ни о чем не спросил. Значит, они все знали от него самого, и ему было многое позволено, и все это была игра.

Вчера на пресс-конференции вопрос о «Ковент-Гардене» был ключевым, как рассказывают. До того шло обычное интервью, а как дошло дело до «Ковент-Гардена» — зажглись все лампы, заурчали все теле— и кинокамеры, защелкали все фотоаппараты. Про шведских артистов в «Мастере»: «Я не жалуюсь, как доктор на своих пациентов».

Куда он едет? А куда ему теперь ехать? Ему надо скорее цепляться за Москву. Ну, поедет он в Венгрию показывать Петю родне, восстановит и там что-нибудь, вроде очередного «Мастера» или «Обмена». Коротенький контракт, быть может, и возьмет.

Губенко:

— Начал читать то, что ты дал мне, с огромным интересом, но вчитываться не стал. Надо думать и некогда...

А раз начал — значит, прочитает. Этот материал притягивает.

Переписка Маяковского с Брик заставит меня, кажется, полюбить Маяковского и прочитать его. Он нежнейший мужчина. Вся его животно-звериная символика весьма по мне. И у меня ведь есть мой Ирбис.

Долго перелистывал я книжку у «русского» прилавка. Набокова нет. Много Высоцкого.

Приходил Николай, справлялся о моем горле. Так я его напугал, что он всю ночь повторял текст Самозванца, представляя в роли Бориса Шопена. Ничего, как-нибудь с Божьей, и только с Божьей, помощью доиграем мы эту игру.

21 декабря 1988 г. Среда, мой день

Шеф много суетится, энергично проводит все «пятиминутки», как будто хочет показать, что ему вовсе не 70 с лишним лет, и совсем не похож на того, каким мы увидели его в Швеции. Он соскучился по собственным замечаниям, когда он может говорить без переводчика, показывать.

Демидова:

— Я не могу зависеть от твоих импровизаций!

А позавчера — так плохо еще никогда не играли, и тут-то ее шеф и похвалил. Ужасно фальшивая дама. Говорит, распространяется, пишет книжки о партнерстве Высоцкого, а Бондаренко свидетельствует, как она его доводила в том же «Гамлете». В этом деле надо быть осторожными. Мы не знаем, что и как Володя говорил про нас другим, и тут мы можем наплести сеть из паутины. Потому что «монах трудолюбивый», он же время, сплетет и расплетет все до полочкам, и мы можем оказаться голыми королями. Володино суждение или частный разговор нельзя принимать как абсолютно, единственно верный взгляд...

Мне как-то обидно, жалко, что Жанна не приходит в театр на наши рауты, встречи... Или она болеет, или вправду они поссорились. Ее совершенно не видно, не слышно. В принципе это замечательно, что жена главного не мозолит глаза и уши. Но, с другой стороны, не комплекс ли это?!

Ю. П.:

— Играл ты прекрасно. Только не ори! Когда ты завопил «Тень Грозного!..» — я аж испугался.

— Это была проверка.

— Какая проверка?

— Проверка организма. Выдержит или не выдержит. Выдержал.

— Ну, сегодня выдержал. В общем, дело не в этом. Не пей так много. Ты уж немолодой мужик...

Это он мне на прощание, после того как израильские посол и послиха вознесли меня до небес Иерусалима. Я успел ввернуть, что мы мечтали побывать с гастролями в Израиле. Любимов: «Мы об этом много говорили и, кажется, договорились». Целовались мы и с Катей, похоже, она была счастлива.

Играли сегодня блестяще. С букетом цветов, раздетая Катя побежала посла провожать до улицы. Для нее посол Израиля важнее нашего посла в сорок раз. Пошли они все в дыру! Дело в том, что я сегодня счастлив, ведь сегодня последний, 7-й спектакль этой дикой дистанции. И я закончил его блестяще. Благодарю Тебя, Господи!