Андрей Танасейчук - Эдгар По. Сумрачный гений Страница 39

Но Эдгар По не решился написать опекуну сам. И, видимо, смог втолковать лейтенанту, что мистер Аллан относится к нему предвзято и не склонен доверять. Чем он объяснил это? Скорее всего, скверным характером опекуна. Может, даже и повинился, что какое-то время вынужден был обманывать последнего. Как бы там ни было, Ховард решил сам написать торговцу в Ричмонд, изложив все то, что было обговорено.

Вскоре представился и случай. Мероприятия по приготовлению части к передислокации, конечно, включали закупки продовольствия и иных припасов. Среди тех, кто занимался этим, был некий Джон Лэй — местный бизнесмен, знакомец мистера Аллана, возможно, его партнер по торговым операциям. Скорее всего, По был представлен Дж. Лэю. Лейтенант Ховард написал письмо Аллану и передал его через Лэя. Судя по всему, в послании он писал о тех шагах, которые необходимо предпринять, чтобы освободить пасынка от службы, и характеризовал последнего самым выгодным образом. Лэй должен был не только передать письмо, но и засвидетельствовать лестную для поэта характеристику офицера.

Письмо было передано и свидетельства предоставлены. Но торговец не ответил ни воспитаннику, ни Ховарду. Правда, через некоторое время написал Лэю, объяснив задержку с ответом недомоганием. Лэй переслал ответ лейтенанту. Среди прочего там были и такие слова: «Будет лучше, если он останется тем, что он есть, до истечения срока заключенного контракта». Слова жестокие и унизительные. Они бросали тень сомнения на все, что рассказал поэт о себе и об отношениях с отчимом своему командиру.

В создавшейся ситуации Эдгар уже не мог не написать своему опекуну лично. 1 декабря 1828 года, накануне отплытия в форт Монро, такое письмо было написано и отправлено.

Возможно, жестокие слова в письме Джону Лэю были написаны без расчета на то, что их прочтет По. Но они, разумеется, были прочитаны, и пасынок не преминул оповестить об этом опекуна. Но в целом (начиная с обращения «дорогой сэр», а не просто «сэр», как прежде — в письмах от марта 1827 года) послание было выдержано в миролюбивом духе, даже упомянутые слова он объяснил его недомоганием и начал с сожаления об этом прискорбном известии.

Он сообщал, что ему нравится служба в армии, что она продвигается весьма успешно, но у него нет дальнейших перспектив — в офицеры он не выйдет, так как для этого необходима учеба в Вест-Пойнте[75].

«Я служил в американской армии, пока служба удовлетворяла меня и не противоречила моим целям, — писал он, — и вот теперь пришла пора оставить службу. Потому я и посвятил в обстоятельства собственной жизни лейтенанта Ховарда, который обещал мне содействие, при условии, что мы с вами помиримся. Но, видимо, напрасно говорил я ему, что вы всегда желаете мне того же, что желает любой отец своему ребенку (как вы заверяли меня в своих письмах)…»

В приведенных словах отчетливо слышен упрек. Но, пожалуй, это был единственный упрек, содержавшийся в письме. По продолжал:

«Он [Ховард] настоял, чтобы я написал вам, и, если вы все-таки согласитесь, обещал, что мое желание исполнится». И объяснял: «Срок моего контракта — пять лет. Расцвет моей жизни будет потрачен впустую». Но в любом случае он будет добиваться того, что задумал: «…мне придется прибегнуть к более решительным мерам, если вы откажетесь помочь».

Он убеждал опекуна, что уже не тот своенравный ребенок, каким был прежде, что он выдержал испытание невзгодами и добьется успеха:

«Вам не стоит опасаться за мою будущность. Я изменился совершенно, я уже не тот мальчишка, что скитался по миру без цели и смысла. Я чувствую, что внутри меня есть сила, способная воплотить все ваши надежды относительно меня, и вы должны изменить свое представление обо мне. <…> Я говорю уверенно — разве может честолюбие и талант не предощущать успеха? Я бросил себя в мир, как Вильгельм Завоеватель на брега Британии, и сжег за собой флот, будучи уверен в победе и зная, что нет пути назад. Так и я обязан либо победить или умереть — добиться успеха или покрыть себя позором».

Просил написать лейтенанту Ховарду, добавив: «…напишите и мне, если вы меня простите».

Он не просил денег:

«Денежной помощи я не желаю — если только на то будет ваше собственное, свободное от чего бы то ни было, желание — теперь я сам могу бороться с любыми трудностями…»

Послание завершалось словами о матери:

«Дайте мне знать, как моя ма, печется ли она о своем здоровье… передайте мою любовь ма — только в разлуке можно оценить, чего стоит дружба такого человека. Я так надеюсь, что мой ветреный нрав не извел ту любовь, что она прежде питала ко мне».

Завершалось письмо словами: «С уважением и любовью, Эдгар А. По».

Они не были формальными, как это часто бывает, а шли (по крайней мере те, что касались миссис Аллан) от чистого сердца.

Казалось бы, такое послание не могло не тронуть сердце торговца. И уж тем более сердце его супруги. Но почти наверняка письмо это не попало в руки Фрэнсис Аллан, а сам мистер Аллан на него не ответил. Не написал он и лейтенанту Ховарду.

Выждав три недели, По пишет снова, уже другими словами повторяя многое из того, о чем писал прежде. Решение его оставить армию остается неизменным. Не оставляет его и уверенность в грядущем признании. В этом смысле интересна фраза, прозвучавшая в письме, — настоящее Провидение, которому, увы, суждено было сбыться только через много лет после смерти поэта: «Ричмонд и американское государство слишком малы для меня — весь мир станет моим театром».

Но и на это письмо ответа не последовало. Тем не менее, как можно узнать из очередного послания опекуну (от 4 февраля 1829 года), По не оставляет попыток связаться с ним, пишет даже Джону Маккензи, опекуну Розали, с тем чтобы тот связался с торговцем и действовал в его интересах. В этом письме впервые возникает тема Вест-Пойнта: «В свое время вы выказывали заинтересованность в том, чтобы меня зачислили в число кадетов Военной академии». Он сообщает в Ричмонд, что «вел расспросы» по этому поводу и выяснил, что «зачисление нетрудно устроить — через ваше личное знакомство с мистером Уиртом, или по рекомендации генерала Скотта[76], или даже офицеров форта Монро…».

Можно предположить, что мистер Маккензи имел разговор с мистером Алланом и наверняка написал старшему брату своей приемной дочери, но результат этого разговора неизвестен. Впрочем, как и содержание письма — оно не сохранилось.

Трудно сказать, знала ли о письмах своего любимца миссис Аллан. Скорее всего, нет. Во всяком случае, не знала подробностей и писем не читала. Но то, что в эти — последние — месяцы жизни она постоянно думала и тревожилась о его судьбе и, видимо, не раз говорила о нем со своим супругом, очевидно. Едва ли разговоры эти случались часто, едва ли они были долгими — слишком слаба она была и почти не покидала постели. Но то, что они были, — безусловно. Иначе не объяснить перемену к пасынку, произошедшую с мистером Алланом после смерти жены. Видимо, он дал слово не оставлять его опекой. Может быть, даже поклялся.