Иоахим Фест - Адольф Гитлер (Том 2) Страница 39

Немедленно разгорелась притихшая было пропаганда национал-социалистов. Она снова обрела тот пронзительный тон, который был характерен для кампании против плана Юнга. Снова во все концы были разосланы их вербовщики. Шумно и бурно они врывались в города и сельские местности, устраивая бесконечные концерты на площадях, спортивные праздники, звёздные заезды, вечерние сборы и совместные походы в церковь. Они казались гораздо более разумными, радикальными или воодушевлёнными и уж во всяком случае гораздо более «народными», чем агитаторы других партий. «Эй, сволочь, выходи! Сорвите у этих гадов маску с рожи! Хватайте их за шкирку, бейте ногами в жирное брюхо, выметайте их с треском из храма!» — писал Геббельс, для которого эта избирательная кампания стала первым экзаменом со времени назначения на пост руководителя партийной пропаганды. Эрнст Блох неодобрительно относился к «глупой восторженности» национал-социалистов; однако именно в ней, в частности, и заключалось преимущество, потому что коммунисты, несмотря на всю свою высокопарную уверенность в собственной победе, несмотря ни на что, всегда действовали серо и угрюмо, словно их прерогативой была не история, а обыденщина. Кроме того, теперь были широко и целенаправленно пущены в ход две или три тысячи выпускников партийной школы ораторов. Доклады об идеологической мудрости партии, часто примитивные и явно затверженные наизусть, не очень-то прибавили партии сторонников, и всё же массовые выступления бесчисленных рядовых пропагандистов создавали впечатление неустанной, все одолевающей активности, и Гитлер полагался на действенность такого впечатления. Одновременно испытанные ораторы окружного (гау) и имперского масштаба выступали на щедро оформленных мероприятиях для населения. «Собрания с числом участников от одной до пяти тысяч, — говорилось в одной из докладных записок министерства внутренних дел Пруссии, — в больших городах стали обычным явлением; часто они вынуждены даже устраивать ещё одно или несколько параллельных собраний, поскольку первоначально предусмотренные помещения не могут вместить всех желающих»[159].

Во всех отношениях Гитлер сам стоял во главе кампании — как её вождь, «звезда» и организатор. Он открыл её крупным мероприятием в Веймаре и с того времени беспрерывно находился в дороге, ездил в машине и на поездах, летал самолётами. Где бы он ни появлялся, он неизменно приводил в движение массы, хотя у него не было ни плана, ни какой-либо теории кризиса и его преодоления. Но зато у него были ответы. Он знал, кто виноват: державы Антанты, продажные политики республиканской системы, марксисты и евреи. И он знал, что требовалось, чтобы покончить с нуждой: воля, самосознание и вновь обретённая власть. Его эмоциональные призывы никогда не выходили за рамки общих фраз. «Отстаньте от меня с вашими текущими делами!» — говорил он в своё оправдание; и так уж немецкий народ погиб, запутавшись в них: «Текущие дела придуманы специально для того, чтобы затуманить взгляд на великие свершения». Даже кризис парламентской системы он объяснял тем, что партии и их цели слишком зациклились на «повседневных мелочах», ради которых «люди не склонны идти на жертвы»[160]. Он по-прежнему действовал по уже испытанному рецепту: сводить тысячи повседневных неудач и несчастий к немногим, но хорошо понятным причинам, придавать им широту и демоническую окраску, рисуя мрачную панораму мира, за кулисами которого плели свои интриги внушающие жуть заговорщики. Не меньше, чем своими ораторскими приёмами, он воздействовал на слушателей внушительным церемониалом и решительностью своего явления народу. Он постоянно стремился к тому, чтобы его рассуждения можно было свести к краткому девизу, чтобы из них выкристаллизовывались многочисленные яркие, запоминающиеся понятия, которые ещё долгое время продолжали самостоятельно действовать в подсознании слушателей. В те недели он приобрёл не только чрезвычайно большой организаторский опыт, но и ту психологическую изощрённость, которая пригодилась ему двумя годами позже, когда он развернул несравнимо более широкие и яростные кампании.

Отсутствие чёткой программы, составлявшее такой разительный контраст с энергичностью и громогласной напористостью национал-социалистической агитации, привело к затяжной недооценке НСДАП. Как раз для критически настроенных современников партия представляла собой феномен шумный, надоедливый и слегка сумасшедший в эти шумные и слегка сумасшедшие времена. Курт Тухольский дал Гитлеру необычайно меткое и одновременно на редкость ошибочное определение, отражавшее подобные неверные суждения: «Этого человека и нет-то вовсе; есть только шум, который он производит»[161]. Одна из памятных записок министерства внутренних дел Германии, показывавшая, что за формальными уверениями в приверженности к закону стоит почти не скрываемая антиконституционность партии, осталась без внимания. Вместо этого власти полагались на взрывную силу внутренних противоречий в быстро распухающей партии, на угрожавшие её целостности духовную посредственность, неотёсанность и честолюбие партийного руководства.

Эти ожидания подтверждались кризисами, которые летом 1930 года, казалось, основательно тряхнули НСДАП, на самом же деле, как показали позднейшие наблюдения, были акциями чистки, послужившими укреплению дисциплины и наступательности партии. Вознесённый на гребень волны растущим со всех сторон ликованием, Гитлер, учуявший в том катаклизме, угрожающий грохот которого становился все оглушительнее, свой единственный шанс, и стал готовиться, очищая партию от её последних критиков и независимых оппозиционеров.

Для начала он навязал левым внутри партии, позиции которых на глазах становились все противоречивее, давно откладывавшееся выяснение отношений. Пока НСДАП была маргинальной партией и проявляла себя лишь в том шуме, который она устраивала, не имея возможности реализовать свои принципы в парламентах или правительствах, ей без труда удавалось скрывать идеологические разногласия в своих рядах. Однако успехи на местных выборах последнего времени постоянно заставляли её ответственно разъяснять свою позицию. Отто Штрассер и его сторонники, сгруппировавшиеся вокруг издательства «Кампфферлаг», упорно ставили под сомнение курс Гитлера на легальность и агрессивно отстаивали «тактику катастроф». Они разыгрывали роль неистовых антикапиталистов, требовали широкой национализации, союза с СССР или же, отступая от линии партии, поддерживали местные забастовочные движения. Естественно, что тем самым они не только подвергали риску едва наметившиеся связи партии с экономическими кругами, но своей бездумной тенденцией к обязательствам программного характера перечёркивали гитлеровскую тактику возможного отступления от собственных утверждений и открытости на все стороны. В январе вождь НСДАП потребовал у Отто Штрассера передачи издательства «Кампфферлаг». Двулично, перемежая лесть угрозами и попытками подкупа, а то и со слезами на глазах он предложил строптивому товарищу пост руководителя печати Мюнхенского центра, а за издательство обещал около 80 тысяч марок. Он заклинал его как старого солдата и национал-социалиста с многолетним стажем, но Штрассер, считавший себя лордом-хранителем национал-социалистической идеи в её подлинном виде, отклонил все предложения и не испугался угроз. 21 и 22 мая 1930 года в тогдашней берлинской штаб-квартире Гитлера — гостинице «Сан-Суси» по Линкштрассе — состоялся принципиальный разговор. В присутствии Макса Амана, Рудольфа Гесса и брата Отто Штрассера, Грегора, стороны в течение семи часов возбуждённо излагали свои аргументы.