Виктор Устьянцев - Автономное плавание Страница 39

- Но ведь ты можешь никуда не уезжать. Оставайся в Синеморске.

- И клей коробочки?

- Ну не обязательно коробочки.

- А что?

- Я не знаю, но можно чем-нибудь другим заняться.

- В том-то и дело, что я не хочу ничем другим, кроме своей специальности, заниматься.

- Но ведь ты понимаешь, что к ней ты вряд ли вернешься. Даже если ты выздоровеешь, будешь ходить, тебе все равно уже трудно снова стать водолазом.

- Вот тут-то мы с тобой и дошли до самого главного. Слушай меня внимательно. Я хочу остаться водолазом даже если не буду ходить. Под воду меня конечно, не пустят. Ну а, скажем, инструктором? Неужели я не сумею обучать хотя бы вашего брата, подводников? Почему бы мне не работать на учебно-тренировочной станции в вашей бригаде? Как ты думаешь?

- Просто не знаю, надо поговорить с комбригом, может, он и согласится тебя взять.

- Ты не понял меня, Матвей. Я ведь не к тому завел разговор, чтобы ты за меня походатайствовал. Может быть, меня и возьмут. Ну из жалости, что ли, пристроят. А я не хочу, чтобы из жалости. Вот я и спрашиваю тебя: как ты думаешь, нужен я еще или нет? Только честно! Я не обижусь, если ты скажешь "не нужен". Ты ответь, как ты сам думаешь.

- Думаю, что нужен. И вот почему. Ты один из немногих в стране водолазов-глубоководников, у тебя опыт Сколько часов ты провел иод водой?

- Около пяти тысяч.

- Вот видишь! Я лично взял бы тебя, будь моя власть.

- Но ведь я инвалид! Меня надо будет возить в кресле.

- Конечно, я бы об этом тоже подумал. Может быть, даже поколебался бы, прежде чем что-либо решил. И все-таки взял бы.

- Ну что ж, спасибо, Матвей! Пускай начальство рассуждает так же, как ты. Я написал рапорт командующему флотом.

- Когда?

- Позавчера. Отдал по команде. Теперь вот жду решения.

- Скоро не жди.

- Знаю. Тут ведь и командующий, пожалуй, не решит, главкому надо докладывать. Ничего, подожду. Ты только Симе пока ни о чем не говори.

"Кто он, фанатик? Нет. Но откуда у него эта одержимость?" - думал Матвей, возвращаясь из госпиталя. Мысленно продолжая разговор с Алексеем, он спрашивал себя: "А как бы ты поступил на его месте?" И не мог ответить.

Истекал год его службы на подводной лодке. Он прошел в хлопотах и заботах. Заботы эти были в общем-то обыденные. И хотя за этот год Матвей много бывал в море, но и походы были заполнены тоже, пожалуй, слишком будничным трудом. Если первые выходы в море были волнующими, то теперь они стали не только привычными, но подчас и обременительными. И вряд ли Матвей рискнул бы сказать, что он очень доволен своей службой.

И все-таки она нравилась ему. Он не мог бы сказать сейчас, чем именно ему нравится его работа. Во всяком случае, тут было нечто большее, чем привычка. Призвание? Нет, это, пожалуй, слишком громкое слово. Может быть, тяга к морю, как выразился Алексей?

Да, теперь Матвей с уверенностью мог сказать, что с морем он связан на всю жизнь. Он и не помышлял о том, чтобы уйти на берег или на "гражданку". И не только потому, что служба привлекала его. А еще и потому, что всегда чувствовал: надо! Надо, чтобы кто-то сегодня служил на подводных лодках, и он, именно он, должен служить. Потому что он, может быть, лучше других понимал, зачем это надо.

Ну а если бы судьба обошлась с ним так же круто, как с Алексеем? Как бы он тогда поступил? Он не мог сейчас ответить на этот вопрос. Он хотел бы поступить так же.

Около Дома офицеров Матвея окликнул Семен.

- Ты чем намерен сейчас заняться? - спросил он.

- Пока ничего определенного не наметил. Только что был в госпитале.

- У Курбатова? Как он?

- Все так же.

- Жаль парня.

- Не такой уж он жалкий.

- Как говорится, дай бог. Надежда на поправку есть?

- Мало.

- Н-да, коварная эта штука - кессонка. Водолазы ее еще "заломаем" называют. Действительно, ломает человека.

- Ломать-то ломает, а вот сломить даже ей не всегда удается, задумчиво сказал Матвей.

- Я вижу, ты сегодня настроен философски, - улыбнулся Семен. - А я, понимаешь ли, наоборот, намерен сегодня основательно провентилировать все отсеки головного мозга. Если составишь компанию, двинем, пожалуй, в парк.

- Можно.

- Тогда пошли.

В парке уже чувствовалось дыхание осени: шелестели под ногами опавшие листья, легкий багрянец окрасил деревья.

- Хочешь послушать стихи? - спросил Семен.

- Валяй, - согласился Матвей.

- Называется "Осень", - сообщил Семен. И начал читать:

Пожелтели под окнами клены,

Опустело заметно в саду.

По по-прежнему здесь влюбленные

На скамейках признаний ждут.

Их до полночи дождик мочит

Ветер медной листвою порошит,

Ну а я себе, между прочим,

Приобрел в магазине... калоши.

Может, зря? Или пеплом подернуты

Наши чувства и сердце остыло?

Или стала вот эта комната

Нам желаннее вьюжного пыла?

Брось скорее кастрюли и вышивки,

И пойдем посидим в саду.

Мы еще не успели выкипеть,

И калоши еще подождут

Семен выжидательно умолк. Потом все-таки спросил: Ну как, нравится?

- В общем-то, ничего. Только я что-то подобное читал у Есенина. Все это уже было.

- Может быть, - согласился Семен и с горечью сказал: - Черт его знает, никак не могу избавиться от этого влияния классиков. Они, кажется, уже обо всем написали, ничего нового придумать нельзя.

Матвей рассмеялся.

- Ничего смешного нет, - рассердился Семен. - Человек, можно сказать, мучается, а ты ржешь.

Матвей решил еще более "завести" Семена и спросил:

- Между прочим, где ты купил калоши? У нас в городе, насколько мне известно, их нет. И второе: кому это ты так настоятельно рекомендуешь бросить кастрюли и вышивки?

- Это же литературный образ!

- Ну тогда извини. А я уже начал было подозревать, что за этим стоит вполне реальный образ. Сам понимаешь, наша каюта осиротела бы без тебя.

- А я возьму и назло вам женюсь! - решительно заявил Семен. - Жизнь стала невмоготу тоскливой. Ну вот слоняемся мы с тобой по парку. Что нас может тут привлечь? Карусель? Мне уже двадцать пять стукнуло, и я не испытываю желания прокатиться верхом на деревянной лошадке. Лекция? Но я отлично высыпаюсь и в своей каюте. Может быть, вот эти древние аттракционы с кривыми зеркалами? Остается один выход: "поперчиться" в "Шторме".

В единственном ресторане "Шторм" действовал, как, впрочем, и во всем городе, "сухой закон". Это означало, что водки там не подают, но в неограниченном количестве продают перцовку.

- Ну наперчусь я до чертиков, - продолжал, все более горячась, Семен, и понесут мое молодое красивое тело в комендатуру. Утром - головная боль, "фитили" от коменданта, от командира, душеспасительные беседы замполита; Нет, я категорически заявляю, что не позже чем через неделю женюсь!