Андрей Турков - Александр Твардовский Страница 39

Своей бескомпромиссностью и прямотой в оценках, порой довольно резких и получавших широкое распространение[20], поэт наживал себе немало врагов, зато вносил некий освежающий «озон» в тогдашнюю литературную атмосферу и целиком определял дух и направление возглавляемого им журнала.

М. Аскольдова-Лунд верно отмечает, что Твардовский «озаботился „обратной связью“: читатель — журнал»: «публикует письма читателей о литературе, о произведениях, напечатанных в „Новом мире“…» Надо добавить, что читатель и сам потянулся к журналу именно в силу существовавших там высоких критериев, почувствовав, что именно на этих страницах можно получить возможность высказаться со всей определенностью. И появление в «Новом мире» раздела, так и названного — «Трибуна читателя», было вполне естественно и закономерно.

Примечательно также, что в «Новом мире» регулярно публиковались подробные, серьезные обзоры провинциальных журналов и альманахов.

Самостоятельность редакции сказывается и в том, что, невзирая на все «проскрипционные списки», в журнале нет-нет да и появляются рецензии заклейменных как космополиты критиков — А. Аникста, Д. Данина, А. Мацкина. Это не укрылось от бдительного ока руководящих инстанций, и когда «Новый мир» поместил большую статью А. Гурвича «Сила положительного примера» (о романе Василия Ажаева «Далеко от Москвы»), последовал грубый окрик из «Правды». Еще до этого «погрозили пальчиком» и самому главному редактору за его «недостаточно критичный» по отношению к зарубежной действительности путевой очерк «На хуторе в Тюре-фиорде».

На обсуждении правдинской статьи «Против рецидивов антипартийных взглядов в литературной критике» (28 октября 1951 года) в Союзе писателей, которое открылось докладом Н. Лесючевского, в литературных кругах «прославившегося» своими доносами в 1937–1938 годах, особую ретивость в «покаянии» выказал Валентин Катаев, заодно объявивший главным виновником «грубой идейной ошибки» Твардовского. А тот «ритуал» признания ошибок соблюл, но одновременно с достоинством дал понять, что не собирается впадать по поводу случившегося в панику и посыпать голову пеплом.

Вскоре в «Новом мире» было опубликовано произведение, с которым автор безуспешно обивал пороги других редакций. Это был очерк Валентина Овечкина «Районные будни», впервые обнаживший всю грубую и порочную механику партийного руководства сельским хозяйством и откровенного пренебрежения интересами самих колхозников во имя «победных» рапортов о хлебопоставках. Известный экономист Геннадий Лисичкин, тоже автор «Нового мира», впоследствии подчеркивал, что писатель показал полную оторванность производителя от распределения продуктов своего труда («Тернистый путь к изобилию»).

«До „Районных будней“, — скажет поэт-редактор позже, — в нашей печати много лет не появлялось ничего похожего на этот очерк по его достоверности, смелой и честной постановке острейших вопросов» («По случаю юбилея»).

Кондратович вспоминал:

«Твардовский начал читать рукопись в редакции, но то посетитель зайдет, то звонок отвлечет, а рукопись уже не отпускала, и он дочитывал ее в машине по дороге на дачу и был так потрясен, что — я повторяю его много позднее сказанные слова: „Я заплакал (ах, уж эта „бабья душа“, давно болевшая за деревню… — А. Т-в). И даже подумал повернуть машину обратно. Но уже подъезжали к даче, и решил все-таки отложить дело до утра. Но наутро сразу поехал в редакцию и по дороге, еще до Москвы, в сельском почтовом отделении послал Овечкину телеграмму:

„15. VI 1.52. Работа безусловно интересная. Будем печатать…““»

Потрясение Овечкина при получении этой телеграммы, пришедшей всего на третий день после его возвращения домой, было, вероятно, тем более сильным, что он помнил о собственном выступлении на обсуждении «Родины и чужбины» (потому, наверное, и принес рукопись в «Новый мир», уже только совершенно отчаявшись и вряд ли рассчитывая на успех и здесь).

«Самое радостное у меня за прошлый год — это встреча с Вами, — писал Валентин Владимирович 11 января 1953 года. — Знал я до сих пор Твардовского как поэта, узнал и как человека. Богаче стал».

Очерк напечатали стремительно — в сентябрьском номере 1952 года, и он произвел фурор. «…Да как они (Твардовский со товарищи. — А. Т-в) в год „Экономических проблем социализма в СССР“ (последней работы Сталина, по мнению автора статьи, полностью оторванной от реальной жизни. — А. Т-в), в месяц, когда одобряется доклад Маленкова на XIX съезде (зерновая проблема решена!!), смогли протащить „борзовщину“ (Борзов — секретарь обкома, олицетворение грабительской политики по отношению к колхозам. — А. Т-в), внедрить ее в круг жизни — и сами при этом уцелеть!» — диву давался потом один из последователей Овечкина, Юрий Черниченко[21].

Когда принесли так называемый сигнальный номер, где были опубликованы «Районные будни», сияющий Александр Трифонович сказал: «Ну, теперь поплыло!» И действительно, вслед за многочисленными взволнованными откликами в печать хлынули и близкие по теме и пафосу статьи, очерки, рассказы В. Тендрякова, Л. Иванова, Г. Радова, Г. Троепольского и др.

Очерк Овечкина подготовил и рождение так называемой деревенской прозы и облегчил ее прохождение.

Для самого же «Нового мира» «Районные будни», по позднейшему определению Твардовского, стали началом «линии» журнала — «линии жизненной правды в двуедином направлении (литератур-но-художественном и публицистическом)».

Если эта публикация была неожиданной и скорой, то история появления в «Новом мире» романа Василия Гроссмана «За правое дело» долга и мучительна.

Василий Семенович был давним знакомым поэта. Дружба с «Васей», как он часто именуется в переписке Твардовского с женой, особенно укрепилась в войну. «…Больше, чем кому-либо, желаю ему успеха, — говорится в письме жене (30 марта 1942 года). — …Это мой лучший товарищ, который все хорошо и благородно оценивает». И когда им пришлось разлучиться, Александр Трифонович сожалел: «…уехал человек, который был мне здесь очень дорог, умный, прочный, умевший сказать вовремя доброе слово». Выше уже упоминалось, что трагические события лета 1942 года друзья, будучи в одно время в Москве, вместе переживали и обсуждали.

В 1943 году Гроссман начал работать над романом о Сталинградской битве, свидетелем которой был в течение нескольких тяжких месяцев и о которой тогда же написал «Направление главного удара» и другие замечательные очерки, читавшиеся едва ли не всей страной.

«Я очень рад за тебя, что тебе пишется, — сказано в письме Твардовского в июне 1944 года, — и с большим интересом жду того, что у тебя напишется… Просто сказать, ни от кого так не жду, как от тебя, и ни на кого не ставлю так, как на тебя…»