Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд Страница 39

После ужасного побоища при Прейсиш-Эйлау несколько недель никаких боев не было. Армия перешла на зимние квартиры, и в перерывах между урочными часами работы за письменным столом Наполеон развлекался с притворно-застенчивой мадам Валевска, уже побежденной его упорством и мольбами Понятовского. «Сдайтесь ему, и он освободит Польшу», — настаивал тот. Она сдалась, очень сильно влюбилась в Бонапарта и совсем забыла о Польше.

Ожеро отправился во Францию выздоравливать от своей раны, проехав на санях через все те промерзшие пустыни, по которым армия прошла в ходе зимнего наступления. Массена, проклиная судьбу, выбирался из солнечной Италии, а Ланн, переборов свою болезнь, готовился к весенней кампании. Армия медленно восстанавливала уверенность в себе, и, когда растаяли снега и прибыли новые пополнения новобранцев, она, восполнив потери, снова выступила в поход, чтобы так или иначе покончить с русскими.

Эта долгая борьба завершилась под Фридландом, где обе армии сражались с отчаянной храбростью.

Битва, в которой обе стороны столкнулись лоб в лоб, была кровопролитной. Русские пытались удержать этот городок, и их армия уже начала переправляться через реку Алле. В этот момент по ним и ударила французская армия. В битве, происходившей 14 июня, в счастливый день Наполеона, отличились командовавшие пехотой Ней и Ланн и кавалеристы Виктор и Груши.

Ланн, командовавший авангардом, предпринял самую первую атаку и успешно «прошил» главные силы русских, а Ней ворвался в город и отрезал им пути отхода. Чтобы решить эту задачу, марш, на который отводилось двадцать четыре часа, Ней совершил за двенадцать. Описывая атаку Нея в письме домой, Бертье сообщал: «Вы и представить себе не можете блистательную отвагу Нея — она напоминает разве что рыцарские времена. В основном ему мы обязаны успехом в этот достопамятный день!»

Под Фридландом Ней снова оказался в своей стихии. Курьер, посланный найти Нея и передать ему новые приказы, обнаружил его верхом на лошади на городской площади посреди пылающих зданий под сильным артиллерийским огнем. Он держал себя совершенно спокойно, читая депешу так, как будто летним вечером просматривал газету в своем имении. Вокруг него со всех сторон сыпались ядра, но наблюдавший за ним молодой человек сообщает, что маршал был абсолютно спокоен.

В битве под Фридландом Виктор, этот Beau Soleil (добрая примета), получил шанс, которого ждал уже много лет. В одном из более ранних сражений Бернадот был ранен, и Виктору, к его великой радости, было поручено командовать его корпусом. Он справился со своей задачей весьма успешно, и после боя Наполеон вручил ему маршальский жезл, так что болтливый унтер-офицер, когда-то скакавший в Париж рядом с молчаливым Даву, теперь оказался в одном звании с такими прославленными героями, как Ланн, Сульт и Ней. Но он покажет себя недостойным этого звания.

Бывший маркиз Груши, когда-то потерпевший неудачу в заливе Бентри-Бей, сумел проявить себя, когда для завершения разгрома русских понадобилась кавалерия. Солдат, бывший свидетелем массированной атаки эскадронов Груши, произведенной в самый разгар боя, называет ее потрясающим зрелищем. Кирасиры, драгуны, уланы и гусары потоком вливались на поле битвы. Солнечные блики играли на их касках, стальных нагрудниках и саблях, и по всей равнине эхом отдавался грохот копыт и несмолкающий клич «Vive 1’Empereur!». К вечеру русские отступали по всему фронту. Через два дня Сульт овладел Кенигсбергом со всеми его складами и запасами, и царь запросил мира. Война с Россией завершилась. Французская империя достигла зенита своего могущества, и только одна Англия еще бросала вызов человеку, ставшему наследником революции.

Незадолго до битвы под Фридландом старый Лефевр овладел Данцигом. Лефевр ничего не делал поспешно. Когда он был произведен в маршалы и кто-то сказал ему комплимент по поводу его роскошного мундира, он бросил в ответ: «Да, он должен выглядеть недурно — ведь я шил его тридцать пять лет!» Конечно, он покорил Данциг за несколько меньший срок, но Ней или Ланн сделали бы это вдвое быстрее.

Мирные переговоры между царем Александром I и Наполеоном проходили на плоту, поставленном на якорь посреди Немана около городка Тильзит. Это было блистательное зрелище, каждый участник которого был одет в свой лучший наряд и почти каждый демонстрировал самые лучшие манеры. Правда, Ланн несколько скомпрометировал себя, чуть не взорвавшись от ненависти, когда узнал, что личным адъютантом Наполеона назначен Бессьер. До сих пор почти вся брань Ланна была обращена на Мюрата, который тоже был назначен адъютантом Наполеона, но теперь чаша ненависти к великому герцогу настолько переполнилась, что часть ее содержимого вылилась и на деликатного Бессьера. С этого времени Ланн питал отвращение к обоим, и ссора с Бессьером еще даст о себе знать в одной из будущих битв.

Между маршалами начали укрепляться отношения взаимной ненависти, как, впрочем, и дружбы. Ланн и Ожеро, всегда бывшие закадычными друзьями, не могли выносить одного вида Мюрата и Бессьера. Ней испытывал отвращение к Массена и Даву и неприязнь к Бернадоту. Виктору и Сульту не нравились они все. Лучшим другом Даву в армии был сын пивовара Удино, но даже эта дружба не пережила дня крушения империи. Сульт не заводил себе близких друзей, хотя и восхищался смелостью и энергичностью Нея; Сен-Сир и Мармон, которые пока еще не стали маршалами, делили с Массена его постоянное презрение ко всем прочим. Единственным из первой группы маршалов, которого любили все остальные, был искренний и веселый Мортье. Он импонировал также и англичанам. Он не только умел говорить по-английски, но по своему облику ближе всех других маршалов отвечал представлению об английском сквайре, эдаком любителе поохотиться на лисиц. «Под его началом будет с гордостью служить каждый офицер!» — писал один английский современник, встречавший его в Париже во время перемирия.

После того как между царем и императором в Тильзите было достигнуто полное согласие, большая часть французской армии была отправлена во Францию, и двенадцать последовавших за этим месяцев были свидетелями социального расцвета империи, сопровождавшегося непрерывными балами, театральными представлениями, банкетами, концертами и приемами, а владельцы парижских магазинов, потирая руки, пересыпали наличные в свои кассы. Салоны и иллюминированные празднества сделались теперь ареной соперничества дам из кругов новой аристократии.

Не обходилось без сцен ревности и скандалов, которые в основном происходили из-за детских шалостей братьев и сестер Наполеона. Надо сказать, что каждый (или каждая) из них