Абрам Лурье - Гарибальди Страница 39

В начале 1854 года Гарибальди, вернувшись из рейса в Китай, получил предложение отвести в Европу судно, купленное в Америке одним итальянцем. На пути его путешествия лежал Лондон, куда Гарибальди прибыл в конце февраля.

Встретившись в Лондоне с Мадзини, Гарибальди при его посредстве познакомился с известным русским революционером-эмигрантом А. И. Герценом и близко с ним сошелся. Характерен один разговор Гарибальди с Герценом. На вопрос Герцена, почему он, Гарибальди, предпочитает жизнь моряка спокойной оседлой жизни в каком-либо из демократических государств Европы, Гарибальди отвечал: «Что теперь делать в Европе? Привыкать к рабству, изменять себе или в Англии ходить по миру. Поселиться в Америке еще хуже: это — конец, это — страна «забвения родины», это — новое отечество, там другие интересы, все другое; люди, остающиеся в Америке, выпадают из рядов. Что же лучше моей мысли (и лицо его просветлело), что же лучше, как собраться в кучку, около нескольких мачт, и носиться по океану, закаляя себя в суровой жизни моряков, в борьбе с стихиями, с опасностью. Пловучая революция, готовая пристать к тому или другому берегу, независимая и недосягаемая!»[36]

Эти мысли неотвязно мучили Гарибальди в печальные годы второго изгнания. Среди тяжких лишений он ни на минуту не забывал о единственной цели своей жизни, которая составляла весь смысл его существования: об освобождении Италии.

В том же году Гарибальди побывал в родной Ницце. За пять лет плавания по далеким странам он накопил небольшое состояние. Присоединив к своим сбережениям маленькое наследство, доставшееся после умершего брата Феличе, Гарибальди смог приобрести часть островка Капрера[37], очаровавшего его своей дикой красотой. Отныне Капрера стал его постоянным местожительством. Там Гарибальди занимался сельским хозяйством, рыболовством, охотой, литературой (впоследствии он приобрел весь остров).

Славное имя Гарибальди по-прежнему волновало революционную молодежь Италии, мечтавшую о новом освободительном походе. Но Гарибальди вел себя очень сдержанно. Он говорил своему другу Форести (в прошлом один из узников Шпильберга, в 1856 году вернувшийся из Америки в Италию):

— Мне не дают покоя многие славные юноши, которые хотят во что бы то ни стало, чтобы я стал во главе их и поднял новое национальное восстание.

— Что же ты им ответил?

— Сказал, что я одобряю их благородные патриотические намерения, но лучше немного повременить.

В этот период реакция в Италии достигла наибольшей силы. Восстания, организованные Мадзини в 1852 и 1853 годах и руководимые им из-за границы, были потоплены в крови. Партия Мадзини пережила раскол: из нее ушла значительная часть умеренно настроенных элементов. Мадзинист Манин, бывший глава славной Венецианской республики, обратился в 1855 году с письмом к пьемонтскому королю Виктору Эммануилу, предлагая ему помощь «всех республиканцев и патриотов» в деле объединения Италии. Граф Камилло Кавур, ставший главой пьемонтского правительства и возглавлявший либерально-монархическую клику, ловко играл на этих настроениях бывших республиканцев. Всячески заигрывая с патриотами, он стремился сделать их орудием своей политики, направленной к превращению савойской династии Пьемонта в знамя освобождения и воссоединения Италии.

В 1857 году Манин совместно с маркизом Паллавичино и Джузеппе Лафарина основал «Национальное общество» («Società Nationale Italiana»), стремившееся ориентировать национально-освободительное движение на савойскую династию и выставившее своим лозунгом «Италия и Виктор Эммануил».

Большой ошибкой Гарибальди явилось то, что, уступая просьбам своего бывшего друга Паллавичино, он обещал поддержку этому реакционному обществу и был зачислен в его ряды. Многих республиканцев, знавших и ценивших героическое революционное прошлое Гарибальди, неприятно поразил этот поступок. Передовая радикальная интеллигенция Италии горестно недоумевала: что сталось с ее любимым героем? Впрочем, активного участия в работе «Национального общества» Гарибальди не принимал. В 1859 году он окончательно убедился в реакционности этой организации и объявил о своем уходе из нее.

Между тем «партия действия» Мадзини не теряла надежды на подъем революции. В 1856 году Мадзини тайно приехал в Геную и организовал сбор средств на приобретение десяти тысяч ружей на случай восстания в провинции. Вскоре группа революционеров затеяла экспедицию в Сапри (в Неаполитанском королевстве), чтобы поднять там восстание. Гарибальди отказался присоединиться к ним: он не верил в успех этого предприятия. Во главе заговора стоял социалист Карло Пизакане — одна из самых ярких и своеобразных фигур революционного движения в Италии. Ряд высказываний Пизакане свидетельствовал о том, что этот пламенный революционер был знаком с учением Маркса и глубоко понимал задачи борьбы угнетенных классов — пролетариата и крестьянства. Характерно, что все почти участники его экспедиции были рабочими.

Однако предприятие Пизакане было организовано по традиционным заговорщическим принципам мадзинистов и не могло не кончиться печально. 30 июня 1857 года триста человек его отряда высадились в Сапри и вскоре были разгромлены реакционерами. Тридцать пять человек были расстреляны на месте, остальные убиты в Санце, в том числе сам Пизакане и Джиованни Фальконе. Тяжело раненный в голову и руку, соратник Пизакане Никотера был брошен на берегу ручья. Затем его нашли, снова арестовали и, заковав в кандалы, отправили с другими товарищами в салернские казематы. Приговор суда был таков: Никотера, Гальяни, Сантандреа, Джордано, Валлетта, Лазала, Демартино приговорены к смертной казни, двое подсудимых — к каторжным работам, девять — к тридцати годам в кандалах, пятьдесят два — к двадцати пяти годам и т. д.

В это время Гарибальди продолжал жить на Капрере. Но это был только временный уход от борьбы. Старый революционный боец выжидал, ошибался, но далеко не оставил надежды на осуществление своей заветной мечты — освобождения и объединения измученной родины.

«АЛЬПИЙСКИЕ СТРЕЛКИ»

Остров Капрера, где поселился Гарибальди, представлял собой почти необитаемую массу гранита, кое-где поросшую диким кустарником и ароматными травами. Спустя три года кустарник вырубили. На горе вырос красивый белый домик с плоской крышей и небольшим куполом, а вокруг него — окруженные гранитной стеной большой огород, плодовый сад, молодые кипарисы, каштаны, фиговые деревья. Целыми днями Гарибальди трудился, принимая близко к сердцу всякие хозяйственные неприятности. Гостившая у него журналистка Эльпис Мелена, издавшая «Мемуары» Гарибальди на немецком языке, описывает такую сцену: