Роберт Форте - Тимоти Лири: Искушение будущим Страница 39

Я помню время, когда Лири ушел из Гарварда в 1963-м. Мне было тогда пятнадцать, и я узнавал о событиях из журналов Evergreen Review и The Village Voice, подписчиком которых я по какому-то божественному предопределению оказался в маленьком фермерском городке в Колорадо, где я тогда жил. Я прочел историю про исключение Тимоти Лири и статью про семена «утренней славы», которые используют для опьянения, что их химический состав тождествен ЛСД, что является правдой, хотя и алкалоиды эти содержатся в семенах в гораздо меньших количествах. Узнав об этом, тем летом я совершил свой первый трип. Мне не было тогда и шестнадцати, и я находился под сильным впечатлением от Лири. Я знал про этот их проект в Мексике — IFF, как я помню, это называлось. Где-то, если оно еще существует, должно быть письмо от пятнадцатилетнего Теренса Маккены к Ралфу Метцнеру, где он умоляет взять его в кибитку их цирка, но, наверное, они были слишком заняты, чтобы ответить. Хотя, в конце концов, я встретился с Ралфом, но гораздо позднее. И я не встречался с Лири, пока однажды не оказался на его выступлении. Я был на Human Be-In и несколько раз слушал, как он выступал в Беркли. Но у меня ни разу не было случая посидеть и поговорить с ним, пока у него был период колонизации космоса, который завершился после многих перипетий, после его тюремного заключения и последующего побега к Элдриджу Кливеру в Алжир.

Позже мы не раз встречались в Европе, куда оба были приглашены для выступлений. И что мне больше всего нравилось в Тиме — это его неуемная энергия и отличное чувство юмора. Представьте — четыре часа утра в каком-нибудь немецком промышленном городе, мы всю ночь пили, курили, говорили, а он все как ни в чем не бывало и готов продолжать. Неизменное чувство юмора делало его неотразимым для многих людей и лишало их способности к сопротивлению. Ну как вы можете ненавидеть человека, который каждое предложение заканчивает смехом?

Н. Г.: Как ты относишься к тому, что тебя называют «новым Лири»?

Т. М. (смеется): Меня еще называли «Коперником сознания». Я не знаю, в каком смысле я «новый Лири». Мне кажется, что Тим гораздо более общительный и славный парень, чем я. Я — это что-то среднее между Тимом Лири и Уильямом Берроузом. И я могу играть то одного, то другого. Во мне есть сарказм и язвительность, чего я никогда не замечал в Тиме. Но это большая честь для меня быть названным «Тимом Лири девяностых». Кто бы ни сказал это, он мне польстил. Да. Он рассказал мне историю — я имею в виду Лири, историю, которая имеет некоторое отношение к этому вопросу. Это было в Германии, в Мангейме, промышленном городке к северу от Штутгарта. Лири должен был выступать там, и я приехал его послушать. Но он нашел меня за час до шоу, когда я был в ресторане с моими друзьями. Он сказал мне: «Мы должны быть вместе на сцене сегодня. Мы будем вместе выступать». Он был очень настойчив, и я согласился. И вот мы на сцене. Знаешь, если в Штатах какой-нибудь пьяный бузит в общественном месте, его берут и выкидывают оттуда. В Германии ему расчищают дорогу к сцене. Так вот, там был один парень в задних рядах, который орал: «Тим Лири спас меня! Тим Лири — это Христос!» и всякое в таком роде, и его провели к сцене. Мы решили дать ему сказать, что он хочет, и он забрался на сцену. Он в самом деле был сильно пьян. В конце концов мы ушли со сцены и полностью предоставили ее ему, и он продолжил свою речь перед двухтысячной аудиторией. А мы сидели на полу, прислонившись спинами к кирпичной стене, и просто наблюдали за происходящим. И Тим сказал мне: «Знаешь, почему я хотел, чтобы ты участвовал в этом?» — «Нет, Тим, я не знаю, почему ты хотел, чтобы я участвовал в этом». — «Вот так всегда с ирландцами!»

Нет, он очень упорный человек, и единственный во всем наркоистеблишменте, кто сочетает в себе видение и смелость. Все остальные относились к своей работе узкопрофессионально. АльбертХофманн действовал как блестящий аналитический химик. Уоссон функционировал как замечательный исследователь с независимым финансированием. Но они не были готовы к риску. Лири увидел возможность изменений, и теперь мы уже забыли, каким закрытым и консервативным было американское общество в начале шестидесятых. В том же году, когда закрутилась вся эта психоделическая революция, произошло убийство Кеннеди, и я думаю, что общество навсегда останется в огромном долгу перед людьми, которые не боятся репрессий властей и ускоряют перемены, и я вижу Лири в одном ряду с Торо и Уитменом, и всем американским трансцендентальным импульсом. Это был импульс Новой Англии, импульс Гарварда, вот откуда он вышел.

И все же это очень противоречивый человек. К примеру — только не подумайте, что я критикую его, но, в некотором смысле, в нем нет ни на йоту духовности. Я много раз слышал, как он говорит: «Бог? К черту Бога!» Или — «Никакой метафизики!» И при этом сколько народу было в результате вовлечено в метафизические проблемы, не без участия некоторых веществ и техники их употребления, которые предложили Лири и его команда. Не знаю, может быть, во всех главных исторических фигурах должен быть элемент парадокса. Психолог-бихевиорист, атеист-редукционист и ко всему еще безумный мечтатель-визионер, человек, перенесший невероятно много личной боли в своей жизни еще до того, как пришли слава и признание, и при этом еще человек, который сделал счастливыми больше людей, чем кто бы то ни было в истории. И плюс к тому еще, и гражданское неповиновение, политическая активность — когда это все будет оценено по достоинству, он будет одной из самых интересных и значительных фигур последней половины двадцатого века.

Р. Ф.: Со всем уважением к его духовности, я думаю, роль, которую он играл, заключалась в том, чтобы непременно отстаивать противоположное, что бы ни было сказано. Он отвечает на догматизм непроверенными идеями. Нина, ты не согласна?

Н. Г.: Нет, это неправда, хотя временами он так делал. Его самые ненавистные слова были «душа» и «дух». Он по-настоящему выходил из себя, когда кто-нибудь говорил о духе или душе. Для него это все — мозг, физический мозг в качестве носителя.

Р. Ф.: Есть что-то и весьма прагматичное в его философии, как вам кажется?

Т. М.: Это бихевиоризм. Он с него начинал.

Н. Г.: Но, знаешь, когда он первый раз попробовал грибы, он сказал после этого: «Это было самое сильное религиозное переживание в моей жизни». И он ходил после этого и говорил о себе, что он «Богом опьяненный». Когда я первый раз встретила его в шестидесятых, он был в этих белых одеждах и сказал: «Я — Богом опьяненный».

Т. М.: Это поднимает интересную тему, которая имеет некоторое отношение к вопросу, о котором я уже упоминал ранее, — ЛСД стало выбором шестидесятых потому, что это вещество можно было производить со скоростью, достаточной для совершения социальных перемен. Не было никакой возможности сделать пси-лоцибин доступным для десятков миллионов людей. И Майкл Холлингшед, сыгравший очень темную роль во всем этом, переключил их интерес с религиозного, по сути, эксперимента с грибами, в котором они участвовали, на менее холистический, но более социально и политически эффективный эксперимент с ЛСД. И это интересное перепутье в истории психоделиков, Я думаю, предпочтение было отдано ЛСД из-за его физических возможностей. Сыграла свою роль его транспор-табельность, факт, что микрограммы — это более удобные дозы и т. д.