Павел Яковенко - Харами Страница 39

— Слушай, а как же мы вернемся? Ведь это с ночевкой надо?

— Я договорился с Лебедевым. У нас Логвиненко зайдет, посмотрит. Ему пару раз за ночь зайти не трудно. Он все равно ночью не спит.

— А почему это он ночью не спит?

— Во-первых — «сова». А во-вторых, за день так высыпается, что ночью уснуть уже не может… Да ладно тебе, заладил — почему, почему? Хочешь оставайся!

Ну уж дудки! Оставаться я не хотел. Мне желалось в теплую, дружескую атмосферу хорового пения и спиртных напитков, остроумия и веселья. Торчать одиноко всю ночь на знакомом до боли душевной пятачке я не желал. В то, что на нас нападут, как-то никто уже не верил. Причем трудно сказать — почему? Олимпийское спокойствие шло откуда-то сверху, а там, понятное дело, виднее, поэтому нижние чины, и мы в том числе, почувствовали некоторую расслабленность.

Ходить друг к другу в гости становилось хорошим тоном. В частности, третий блок и ПХД активно обменивались дружественными визитами; а мы — чем хуже? — налаживали постоянные контакты с блоком вторым. Лебедев никуда не ездил, потому что ему и здесь было хорошо. Как я чувствовал, они с Косачем спелись ни на шутку, и им вдвоем было хорошо друг с другом…

Ну что же — раз отпустили, надо идти. Я надел бронежилет, взял автомат, и отправился вслед за Рацем к нашему импровизированному КПП. Вася успел проинструктировать Солоху о том, что и как тому надо делать в случае чего, и мы пошли вместе с легким сердцем. При чем через некоторое время сообразили, что автоматически идем в ногу, хотя под ногами было довольно много самых разных камней. Я засмеялся.

Спуск занял у нас несколько больше времени, чем обычно. Дело в том, что по дороге мы обнаружили маленький огородик. Он находился несколько в стороне от привычных, наезженных и нахоженных путей, а потому уцелел от беспощадного набега наших «варваров». По всей видимости, огород был посажен владельцем сгоревшего домика. Того, который мы сожгли в первые дни по приезду. И хотя культурные растения в результате таких печальных событий остались без присмотра, благодаря обильным осадкам, теплому воздуху и жаркому солнцу, они более — менее выросли.

Мы с Васей внимательно осмотрели весь участок, радостно восклицая при каждом новом обнаруженном культурном виде: моркови, петрушке, свекле, луке. Я наткнулся даже на картофель. И горько усмехнулся — вездесущий и неистребимый колорадский жук деловито пожирал листья.

— И сюда забрался, сволочь! — вслух сказал я.

— Кто сволочь? — спросил Вася.

Я показал ему вредителя. Рац засмеялся.

— Надо будет потом Папена сюда прислать.

— Слушай, давай лука надергаем, и Игорю принесем! И петрушки. И морковки… Что мы, в самом деле, как бедные родственники ходим?

Мы нарвали столько, сколько могли унести в карманах, и отправились дальше очень довольные собой. Конечно, если бы мы и ничего не принесли, Молчанов бы тоже нас не выгнал. Но прикалывался бы долго. А теперь и мы могли кое-что ответить. Кроме того, где-то в глубине души теплилось радостное предвкушение — что принесут участники «похода за зипунами»?

Звучит несколько странно, но никакого беспокойства мы не испытывали. За эти недели в той стороне, куда отправились наши бойцы, мы не видели ни одного чеха. Как-то и в голову не приходило, что они могут скрытно перемещаться, так, что мы их не видим; сидеть днем в этих самых кошарах. Да мало ли!

Ну, если бы мне было лет тридцать, я бы, наверное, и задумался над этим. Но в свои двадцать три года подобные сомнения меня не посещали. Даже более того, если бы наши наткнулись на чехов, и что-то там сделали, я бы преподнес это как достижение. Разведпоход, или что-то в этом роде. Трудно сказать, чего в этом было больше — самонадеянности, глупости, циничного расчета?

Но ни я, ни Вася — мы были ни одни такие. При некотором размышлении, я точно могу сказать, что в такой же ситуация точно также, или хотя бы очень похоже, поступили бы и Сэм, и Логвиненко, и Рома Инин. Возможно, что Игорь бы так не поступил… Но у него были свои заморочки.

Когда мы, наконец, спустились к сгоревшему дому, и повернули в сторону второго блока, у меня появилась новая мысль.

«Собственно говоря, — подумал я, — наша дерьмократическая власть сама задала такие условия. С самого первого этапа войны. Когда в Грозный на верную смерть была брошена майкопская бригада. И в тот момент, когда десятки, нет, сотни солдат погибали почти каждый день на улицах этого проклятого города, остальные граждане справляли Новый Год: жрали водку, пили пиво, трескали мясо, и сыто рыгали. А потом, это особенно к господам журналюгам относится, выползали из-за стола, и начинали поливать нашу несчастную армию помоями. И их не смущала пролитая армией кровь. И никто ведь не заткнул им их поганые пасти… Никто… Значит, решили мы, этой крови мало. Нужно больше. Ну чем еще можно пронять отупевшего обывателя? Чем? Только кровью? Большой кровью?.. Мы удивляемся, почти переживаем, что нет боев, нет убитых и раненых. Звучит мерзковато, зато правда. Ведь если нет большой крови — значит, не воевали? Стыдно? Как же так — война без потерь? На большой земле не поймут!».

От этих мыслей я стал противен сам себе. Еще больше не хотелось, чтобы кто-то догадался, о чем я думаю.

Вася тоже молчал, и сосредоточенно жевал травинку. Я искоса взглянул на него. Его взгляд был очень далеко отсюда.

Впрочем, пустое. До логова Швецова осталось всего ничего. Оно было практически в двух шагах.

Честно говоря, визит оказался скомканным. Игорь был вне себя. Он долго и изобретательно материл пиджака — зенитчика, окопавшегося от него на той стороне склона.

— Твою мать, — орал Игорь, — мародер хренов. Мы его к столу приглашаем, а он все отказывается. Ни мяса ему не надо, ни каши, ни хинкала — ничего. Я все никак в толк не возьму — в чем дело. А он оказывается, тут рэкетом занимается. Ходит в соседнюю кошару, и отбирает там сыр, сметану, молоко. И в две хари со своим сержантом ужирается… У них там сержант главный. Этот пиджачина ничего толком проблеять не может… Ну, ладно. Я сам наведу у них порядок. Я начальник блока — я с ними разберусь… Эти продукты будут на нашей кухне!

Я вспомнил этого зенитчика. Высокий, худой, носатый. Улыбка какая-то себе на уме. Ну, собственно говоря, бытие определяет сознание. Я всегда думал, что он по-тихому может какую-нибудь пакость сделать. Точно также я ни на минуту не усомнился в угрозах рассвирепевшего капитана.

Огорчало меня другое — он оставил без внимания то, что мы тоже пришли в гости не с пустыми руками. Игорь только бегло кивнул, и сказал отдать зелень папоротнику.

И лишь Мурад одобрительно похлопал Васю по плечу. Я же пошел осмотреть местную «новостройку» — суперсортир.