Дмитрий Лысков - Сталинские репрессии. «Черные мифы» и факты Страница 4

В 1916 году Кошкин был призван в армию, окончил школу прапорщиков. В 1917-м демобилизовался, вернулся в Курган и устроился бухгалтером в Городскую управу. В ноябре 1918-го оказался в колчаковской армии (по некоторым данным – на офицерской должности). В ноябре 1919 Красная армия заняла Омск и Кошкин вернулся к привычному занятию – устроился инструктором по учету в кооперации, а затем – уполномоченным «Упродукт» Томского Упродкома.

В 1920 году он был первый раз арестован – как бывший колчаковский офицер, но вскоре отпущен, сумев доказать, что к белым попал принудительно, был призван против своей воли, а происхождение имел классово-близкое – крестьянское. После чего Кошкин отправился в Петербург, устроился главным бухгалтером областной конторы «Маслоцентр». В 1921 году вспыхнул Кронштадтский мятеж, прошли аресты бывших белых офицеров, Кошкин снова был арестован, но вскоре вновь выпущен на свободу – «органы разобрались».

Справедливости ради отметим, что в разных биографических справках есть разные сведения об арестах Кошкина, по некоторым данным он был отправлен из Омска в Петроград с другими колчаковскими офицерами и освобожден после первого ареста сразу в городе-колыбели революции. А отдельные авторы указывают, что в личных бумагах нашего героя вообще нет упоминаний об арестах.

Дальше наш герой, бывший белый офицер, совершает головокружительный карьерный скачок – в 1924 году становится доцентом Ленинградского института народного хозяйства имени Ф. Энгельса. К преподаванию он был допущен даже без высшего образования, как имеющий большой практический опыт в бухгалтерском учете. Вскоре он также становится преподавателем Всесоюзной академии потребительской кооперации. До 1930 года совмещает преподавание и работу бухгалтером.

С 1940 года – доктор экономических наук (тема диссертации: «Вопросы учета основных фондов»). В советский период Кошкин издал свыше 60 работ по бухгалтерскому учету, он автор книг «Счетоводство первичных потребительских кооперативов», «Лавочная отчетность. Документировка, учет и отчетность розничных предприятий», «К методике оперативно-балансового учета», «Вопросы учета основных фондов» и других. В 1940 году наш герой становится деканом финансового факультета ЛФЭИ, а в 1941-м – заместителем директора по учебно-научной работе.

Во время Великой Отечественной войны ЛФЭИ был эвакуирован в Ессентуки. В 1942 году Ессентуки были заняты немецкими войсками. И вот тут Кошкин вспомнил, что все это время, оказывается, был антисоветски настроен и немало пострадал от большевистской власти. Одним словом, в январе 1943 года он ушел с отступающими фашистами. Далее участвовал в работе Комитета освобождения народов России (КОНР) под руководством Власова. После 1945 года «всплыл» уже на Западе, вначале в Германии, затем в США.

И вот здесь перед нами предстает активный деятель Народно-трудового союза (НТС), антикоммунистического движения, публицист, постоянный автор журналов «Посев», «Грани» и т. д., известный статистик, демограф и эмигрант Иван Алексеевич Курганов (Кошкин).

Именно о его статье, которая была опубликована «сначала по-русски в Нью-Йорке в 1964-м, а затем по-французски в журнале “Эст-Узст” в мае 1977-го» пишет Жорж Нива. Название статьи – «Три цифры». В 1964 году она увидела свет в газете «Новое русское слово» (Нью-Йорк), в 1977 была перепечатана еще и в журнале «Посев», в 12-м номере. Сегодня благодаря тому, что организации вроде НТС действуют на территории России совершенно легально, мы можем ознакомиться с текстом исследований «демографа»[8].

Глава 3. Продолжение: Бухгалтерия Курганова – Солженицына, как миф породил «историческую правду» «Архипелага»

Повторим вопросы, которые возникли у нас в первой главе к исследованиям Курганова: Какие «дыры» в демографической статистике СССР он объяснял, какой методологией подсчетов пользовался? На каком основании 110 миллионов записаны в «жертвы коммунизма» – учитываются ли тут жертвы революций, Гражданской войны, принято ли во внимание, что у этих конфликтов было несколько противоборствующих сторон? И учтены ли в «жертвах коммунизма» погибшие Великой Отечественной войны – и кто вообще ввел это понятие «жертвы коммунизма» – Курганов или Солженицын?

В статье Курганова «Три цифры»[9] читаем: «Речь идет о людских потерях в процессе революционного переустройства России».

«Демограф» пишет: «Революция в России началась восстанием 1917 года, затем развернулась в гражданской войне, индустриализации, коллективизации и в полном переустройстве общества, продолжающемся вплоть до наших дней. Народ за это время понес действительно крупные потери, особенно в начальный период революции и период диктатуры Сталина».

А вот методика подсчета. Вернее, это и есть весь подсчет Курганова, целиком:

«а) Численность населения России в 1917 году в границах до 17 сентября 1939 года была 143,5 млн.

б) Естественный прирост населения за 1919–1939 годы нормально должен быть 64,4 млн.

в) Механический прирост населения в 1940 году вследствие присоединения к СССР новых территорий – 20,1 млн.

г) Естественный прирост населения за 1940–59 гг. в современных границах нормально должен быть 91,5 млн.

д) Следовательно, общая численность населения в современных границах нормально в 1959 году должна быть 319,5 млн.

е) В действительности по переписи 1959 года оказалось 208,8 млн.

ж) Общие потери населения – 110,7 млн.

Таким образом, население СССР потеряло в связи с событиями 1917–1959 гг. сто десять миллионов человеческих жизней».

Особенно воодушевляет «естественный прирост населения за 1940–59 гг. в современных границах нормально должен быть 91,5 млн» – почему? У Курганова в статье есть ответ, цитирую: «Естественный прирост населения – 64.4 млн чел. (для периода 1919–1939 годы. – Д.Л.) исчислен по коэффициенту 1,7. В статистических материалах прошлого коэффициент прироста населения России, скажем для 1900–1910 гг., указывается 1,7. В официальных сборниках “Народное хозяйство СССР” коэффициент для 1913 г. указывается 1,68, то есть при округлении те же 1,7». И далее, снова цитата: «Естественный прирост за 1940–1959 гг. – 91,5 млн – исчислен по коэффициенту 1,7».

То есть, с точки зрения бухгалтера-«демографа» Курганова, население во время Великой Отечественной войны должно было прирастать, как 1900–1910, 1919–39-м, невзирая на внешние обстоятельства. Не знаю, нужны ли тут комментарии. По-моему, не очень. Заодно мы получаем исчерпывающий ответ на вопрос, учтены ли здесь жертвы ВОВ. Конечно, учтены.

Собственно, общее число демографических потерь Советского Союза в Великую Отечественную войну Курганов, исходя из представлений о «естественном» приросте населения, исчисленном по коэффициенту 1,7, определяет в 44 миллиона человек. И отсюда-то и появляется озвученная в «Архипелаге» Солженицыным цифра в 66 миллионов жертв. Процитируем завершение статьи «Три цифры»:

«Потери в военное время 44,0 млн – 40%.

Потери в невоенно-революционное время 66,7 млн – 60%».

Отсюда и более поздние уточнения в работах Солженицына: «…От 1917 до 1959 года без военных потерь, только от террористического уничтожения, подавлений, голода…».

А вот в интервью испанскому телеканалу в 1976 году нобелевский лауреат А.И. Солженицын заявил, что «всего мы потеряли от социалистического строя (выд. – Д.Л.) 110 миллионов человек»[10]. То есть смело включил в это число и жертвы Великой Отечественной войны, пусть и в количестве, исчисленном Кургановым.

Глава 4. Исторический взгляд на проблему

В 1989 году Президент СССР М.С. Горбачев открыл для исторических исследований архивы ЦК КПСС. Значение этого события трудно недооценить, идущая в печати того времени кампания активно эксплуатировала тему сталинских репрессий (многим памятен перестроечный «Огонек», ни одного номера которого не выходило без очередного шокирующего разоблачения).

Как ни удивительно, основанные на архивных данных, многократно перепроверенные по разным источникам (подсчет заключенных, к примеру, велся как по приговорам и статистике НКВД, так и по пищевому и вещевому довольствию лагерей ГУЛАГа и тюрем, а также по данным железнодорожных «этапов») работы отечественных историков остались практически неизвестны внутри страны.

Ситуация с диссидентами, которые публиковались на Западе в 70–80-е годы, повторилась в 90-е в СССР в зеркальном отображении. Теперь многочисленных диссидентов с удовольствием печатали внутри страны, работы же профессиональных историков оказались востребованы преимущественно на Западе. Как итог: ведущие западные вузы на данный момент рекомендуют преподавать вопрос сталинских репрессий по работам В. Земскова, который у нас известен разве что специалистам.

Образ «тупых американцев», сформированный отечественными сатириками, конечно, льстит нашему самолюбию, но особо обольщаться на этот счет не стоит. Запад вовсе не склонен к самообману, отличается прагматизмом и прекрасно представляет цену реального знания. Хорошее представление о происходивших в то время научных и общественных дискуссиях, переоценке событий советского периода и, что немаловажно, внутренних, «для своих», оценках данных наших диссидентов дает статья в испанской газете «La Vanguardia» в 2001 году: