Арон Шнеер - Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы Страница 4

Так, рядовой Руди Махке, попав в плен, в частности, показал: «Наш капитан Финкельберг делал в нашей роте доклад о Красной Армии за два дня до начала похода. Кратко были обсуждены знаки различия, затем он сказал, что в плен никого брать не нужно – это лишние едоки и вообще это раса, истребление которой является прогрессом. Комиссары, которых можно узнать по советской звезде на рукаве, настоящие черти в образе человеческом и их нужно истреблять, без колебаний расстреливать. Невыполнение этого приказа будет стоить жизни нам самим» (ГАРФ. Ф. 7021. Оп. 148. Д. 44. Л. 15а, 156; собственноручные показания и перевод, без даты).

Тут, кстати, существенна именно сама по себе широкая свобода «интерпретации» приказа офицерами вермахта. Так что не следует переоценивать то обстоятельство, что евреи как таковые в «Приказе о комиссарах» даже не названы. Отмеченная только что свобода «интерпретации» с лихвой выправляла этот «недостаток».

К тому же есть основания полагать, что под комиссарами не в последнюю очередь в виду подразумевались именно евреи или, по крайней мере, в том числе евреи. Сплав «комиссарского» с «еврейским» непосредственно в головах разработчиков «Приказа

о комиссарах» характеризует одна прелюбопытнейшая фраза, всплывшая при обсуждении проекта ОКХ в Отделе у Э. Мюллера еще 26 мая: «Многие не-еврейские комиссары несомненно всего лишь попутчики и не являются приверженцами коммунистической идеи» (Förster 1983: 436, со ссылкой на: ВА-МА. RH 19. III. № 722). Ю. Ферстер резонно усматривает в этом свидетельство типичности такого рода отождествления большевизма и еврейства.

Определенно восходя к стереотипам антисоветской пропаганды еще середины 1930-х гг.24, когда ведомство Геббельса охотно оперировало словами «жиды», «комиссары» и «большевики», как синонимами, такое отождествление было само собой разумеющимся и чуть ли не общим местом. Замороженные на двухлетие германо-советской дружбы, эти стереотипы были вновь подхвачены немецкой пропагандой накануне нападения на СССР. В первом же пункте датированных 10 июня 1941 г. и подписанных командующим ОКХ Йодлем «Указаний по пропагандистской деятельности в случае „Плана Барбаросса“» говорится: «Врагами Германии являются не народы Советского Союза, а исключительно жидо-болыпевистское советское правительство со своими функционерами и Коммунистической партией, вынашивающими планы мировой революции» (ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12454. Д. 209. Л. 10). Поэтому на эзоповом языке национал-социалистической идеологии за словом «комиссар» просвечивало слово «еврей» точно так же, как из словосочетания «особое обращение» проступало «убийство».

К. Браунинг довольно тонко заметил, что если при нападении на Польшу расправа с польскими евреями еще могла подождать до того момента, когда закончится истребление польской национальной интеллигенции, то в случае нападения на СССР ни евреям, ни большевикам уже не приходилось «ждать» друг друга: «И за теми, и за другими айнзатцкоммандо охотились с одинаковым энтузиазмом, ибо и те, и другие являлись для них биологической и политической манифестацией все одного и того же – а именно „жидобольшевистского заговора“» (Browning, 1989:780)25.

8 июня свой приказ, соответствующий «Приказу о комиссарах» (но с грифом: «Приказ ОКБ»), выпустил и главнокомандующий ОКХ фельдмаршал фон Браухич, спустив его тем самым до армейских групп, армий и танковых групп (далее предусматривалась только устное оповещение) (Jacobsen 1967). Он сделал в нем два существенных пояснения, призванных удержать возможный произвол войск хоть в каких-то рамках: первое предусматривало со стороны военнопленного действия или отношение, однозначно направленное против вермахта, а второе предписывало осуществлять экзекуции, по возможности, вне зоны боя и только по приказу офицера. 10 и 11 июня Мюллер собрал офицеров отдела «1с» и войсковых судей уровня групп армий и армий у себя в отделе, вручил им копии приказа фон Браухича и проинструктировал (далее им предстояло самим инструктировать нижестоящих) (Förster 1983:438).

Тем не менее, даже с учетом пояснений ОКХ, из текста «Приказа» многое оставалось так и не ясным. Например: в какой степени сфера его действенности распространялась и на гражданских партийных руководителей, которых рекомендовалось расстреливать лишь в том случае, если они участвовали в боевых действиях, актах саботажа и т. д.? Другой неясный вопрос: до какого войскового уровня дотягивалось, в немецкой интерпретации, понятие «комиссар»? Ведь на уровне рот, батарей и эскадронов существовали не комиссары, а политруки, и на них действие «Приказа о комиссарах» было распространено только в августе 1941 г. (Ibid., 439, со ссылкой на: ВА-МА. RH 26–22. № 66, 67). Важнейшим признаком установления комиссарства считалось наличие на рукавах гимнастерок красных звездочек с золотистыми серпом и молотом, но точно такие же звездочки носили и военные корреспонденты, начальники клубов и домов офицеров, армейские артисты и музыканты. Как тут быть? (Лужеренко 1989:173).

Склонность трактовать этот приказ расширительно проявилась и в распространении его в некоторых случаях на всех евреев вообще26. Так, известно, что офицер отдела «1с» 22-й пехотной дивизии инструктировал 20 июня адъютантов командиров нижестоящих соединений – и чему? – «Обхождению с политическими комиссарами, евреями и прочими пленными» (Förster 1983: 439, со ссылкой на: BA-MA.RH 26-454/ № 6).

Другой пример. Начальник Отдела по делам военнопленных Данцигского военного округа генерал-лейтенант в отставке К. фон Остеррайх показывал после войны, что 24 июня 1941 г. он получил из ОКБ «Приказ о комиссарах», подписанный начальником Управления ОКБ по делам военнопленных генералом Рейнекке (Reinecke), в котором, как ему помнилось, немецким войскам и администрации лагерей для военнопленных приказывалось поголовно расстреливать русских военнопленных, принадлежащих к политическому составу Красной Армии, коммунистов и евреев. То, как запомнился ему этот приказ, куда важнее того, что в нем действительно было или чего не было (показания от 28 декабря 1945 г.: ВИЖ. 1991. № 3. С. 39–40, со ссылкой на: ГАРФ. Ф. Р-7445. Оп. 2. Д. 103. Л. 137–144; публ. С.В. Биленко, A.B. Костенецкого).

Точно такая же «ошибка» зафиксирована и в следственном деле Вернера Фридриха, бывшего члена штаба 17-й армии. Его обвинили в дальнейшей передаче нижестоящим частям 17-й армии Приказа о комиссарах от 6 июня 1941 г., обозначенного тут же как Приказ о селекции и казни советских военнопленных еврейского происхождения, политкомиссаров и так называемых «невыносимых элементов» в лагерях (IfZ, München. Gn 02.42. Vorermittlungsverfahren 319 AR – Z 46/76 – AOK 17). На это же указывал в своих показаниях 1948 г. и штурмбаннфюрер СС Курт Линдов, в 1942–1944 гг. возглавлявший реферат IVA «1с» в Имперском Главном управлении безопасности (RSHA), занимавшийся вопросами военнопленных. Именно его реферат готовил приказы и расстрельные списки на военнопленных, уходившие потом в шталаги и концлагеря за подписью начальника Отдела IV Генриха Мюллера (Jacobsen 1967:223–225).

В добавлениях к «Приказу о комиссарах», выпущенных всего двумя днями позже, т. е. 8 июня, уточнялось, что расстреливать на месте следует не всех комиссаров, а только тех из них, кто вел себя по отношению к вермахту явно или нарочито враждебно. Это поправка была спасительной, но не для евреев, а лишь для части нееврейских политкомиссаров.

Интересно, что в «Указаниях по использованию русских военнопленных», изданных Кейтелем 8 июля, в конце сообщается: «…Особенности обращения с военнопленными в зависимости от их национальности настоящими <указаниями> не затрагиваются» (Полян 2002: 59). Это можно интерпретировать двояко: или эти «особенности» еще предстоит сформулировать в самом ближайшем будущем, или они считаются уже сформулированными, например, в той же «Инструкции о поведении войск в России» или в «Приказе о комиссарах».

Полностью нельзя исключать и существование какого-то иного, неназванного, приказа. Ведь то обстоятельство, что тот или иной документ не обнаружен, еще не означает того, что его и не было. Так что не стоит исключать и отдачу приказа устным образом, как это часто практиковалось в Рейхе в особо деликатных случаях (см. ниже).

Из четырех первоначальных начальников АГ живым и дееспособным до Нюрнбергского трибунала дотянул один лишь Отто Олендорф (АГ «D»). Выступая 3 января 1946 г. на Главном Нюрнбергском процессе в качестве свидетеля, он показал, что за 3–4 дня до отправки на восток в Претш приехал его начальник, руководитель I отдела РСХА бригаденфюрер СС Бруно Штрекенбах и, собрав начальников АГ и АК, объявил им устный приказ Гитлера общего характера об убийстве всех евреев, какие только попадутся в СССР на пути (а также некоторых других частей советского населения). Олендорф, и не он один, указывал также и на встречу 17 июня в Берлине, на которой Гейдрих дал общую установку относительно их действий в предстоящей войне (см.: Ogorreck 1996:47–52).