Ирина Парфенова - Танец в латах Страница 4

В начальной школе жизнь еще была прекрасна. Мне очень повезло с первой учительницей. Валентина Ивановна Локис была очень красивая, добрая, веселая и статная, как королева. Не знаю, откуда у девушки из белорусской деревни были манеры француженки, но только позже во французских фильмах я встречала так же умильно сложенные в трубочку губы при недовольстве. Ее муж был офицером, и им пришлось поколесить по стране, а мы с раскрытыми ртами слушали ее рассказы. Никому и в голову не приходило хулиганить. Класс был единым организмом. Нас поделили на октябрятские звездочки, и мы постоянно что-то делали вместе, ходили в кино, на дни рождения друг к другу. Мальчишки вырывали друг у друга мой портфель, борясь за право проводить меня до дома. Неважно, что дом в двух минутах ходьбы от школы, да и портфель мне самой нравилось носить. Валентина Ивановна сказала, что Ирочке надо помогать – все! Когда я уехала в санаторий в конце первого класса, то мне даже пришли открытки от одноклассников (тоже с доброй руки нашей учительницы). А вот как только мы перешли в четвертый класс, чары развеялись. Пошли образовываться группировки и группки. Я ни в одну не вписалась. Меня не обижали, просто особо не замечали. Подруги были во дворе, а в школе лишь учеба.

Кстати, о санатории. Родителям удалось добыть путевку в санаторий для миопатов в Пятигорске. Меня отправили туда с бабушкой, так как мама не смогла бы бросить работу на целых два месяца. Что такое разлука с домом, когда тебе семь лет, я уже знала, проведя несколько недель в больнице. Но там были часы посещений, и я каждый день общалась с родителями. Отправляя меня в санаторий, все взрослые дружно описывали мне его как рай на земле. «Уколы колоть будут?» – «Что ты… Какие еще уколы! Там столько игрушек, красивые горы, много-много новых друзей… А еще вы с бабушкой полетите на самолете!» Короче, уговорили. И как часто бывает у взрослых, обманули. Все те же уколы АТФ и витамины В1 и В12 каждый день! Еще были радоновые ванны и лечебные грязи – это приятно, но спустя годы я узнала, что ванны и грязь ускорили прогрессирование болезни. Массаж, ЛФК и танце-терапия. В 1976 году мы танцевали под «Битлз»! Нашей преподавательницей по ритмике была пенсионерка, но очень продвинутая.

В Пятигорске я открыла для себя много нового. Впервые столкнулась со вшами. Девочка из казахского аула наградила нас всех этим не очень приятным сувениром. Тогда мне пришлось расстаться со своей густой косой и познать аромат керосина, дихлофоса и уксуса. Еще я не понаслышке знаю, как кусаются клопы. Мы ходили все в зеленке и подсчитывали, у кого больше пятен. Небольшое землетрясение тоже внесло оживление, все обсуждали подломившиеся ножки у чьей-то кровати. Тогда же я увидела настоящую художницу, как мне казалось. Это была взрослая девочка (по мне, так уж практически тетенька) 14—15 лет. Она приехала из Ленинграда и умела рисовать сказочно красивых кукол! Ни один из шедевров мировой живописи не вызвал у меня потом такой же бури чувств. Я могла не дыша наблюдать за таинством проявления красоты на листе бумаги.

Бабушка сняла комнату в городе и почти каждый день приходила ко мне. Мы уходили в парк, спускались по террасе и уютно располагались на скамейке, увитой виноградом. Март и апрель в Саратове очень отличаются от кавказских. У нас дома еще лежал снег, а мы тут сидели в весеннем сквере и ели салат из огурцов с редиской, заправленный сметаной. Сейчас эту радость можно организовать себе в любое время года, но вот только той самой безграничной радости уже не испытать.

Прогулки к Провалу, экскурсии, свободное блуждание по Машуку в поисках цветов и ящериц… Ничто не заглушало тоску по дому. Каждый день я вычеркивала по цифре в календарике, а время тянулось так долго. С той поры еще один страх накрепко засел во мне – только бы не остаться одной. Синонимом одиночества была разлука с родителями.

Позже меня еще трижды отправляли в этот санаторий. Просто это было единственное место в стране, где занимались подобными заболеваниями. Каждый заезд был иллюстрацией к книге «Пятнадцать республик – пятнадцать сестер». Почти из каждой республики по человеку. Не было даже намека на межнациональную неприязнь. Лишь однажды встретился латышский мальчик, державшийся в стороне от всех. Скорее всего, его отчужденность была из-за незнания языка.

Пятигорск, 1981 год. Еще могу ходить одна, без поддержки. Достопримечательности давно изучены, начались эксперименты с косметикой. Первые тени и губная помада куплены там.

Еще была любопытная закономерность. В нашем отделении для детей с миопатией были выходцы из семей со средним достатком и даже ниже. А вот этажом выше располагалось отделение для желудочников, и там лечились исключительно дети начальников. На уроках, которые длились по 35 минут, мы все перемешивались. Помню, за партой передо мной сидел сын директора Горьковского автозавода. Он рассказывал, как к ним домой приходили космонавты, приезжавшие получать свои «Волги» после полета.

Первые годы моей болезни родители метались в поисках лечения, чудо-врача, костоправа… Когда мне было лет 10, пробились на прием в министерство. Кстати, отличный сюжет для приключенческого фильма. Только моему отцу удавалось находить ключик к любому чиновнику, вне зависимости от рангов. Никаких взяток или высокопоставленных знакомых, лишь хорошее знание психологии, риторики и бездна уверенности вкупе с обаянием.

Наверное, они надеялись, что уж министр-то поможет. Выше его никого нет. Пока добивались направления на прием, министр сменился, и мы угодили на съезд или конференцию невропатологов. Впервые в жизни меня запустили в кабинет одну. Группа врачей сидела полукругом и негромко переговаривалась на каком-то полупонятном языке. «Вытяни руки вперед! Покажи язык! Зажмурься! А теперь присядь и встань». Все как обычно. Потом пощекотали пятки и живот булавочкой, которая висит у каждого у них на молоточке. Им же постучали по коленкам и покачали головой: «Рефлекс отсутствует». Оказалось, что у меня не миопатия, а спинальная амиотрофия. Только от этого не легче. Хрен редьки не слаще. Прогноз неутешительный, лечению не поддается.

И снова родители не хотели верить. Выискивались различные статьи в прессе. Родные, знакомые, соседи приносили все, что давало хоть намек на возможность исцелиться. Мой дедушка, прошедший войну, плен, два концлагеря, тюрьму, не привык отступать. Он задумчиво чесал затылок и прикидывал, вглядываясь в меня, словно решая вопрос починки какого-то технического средства: «А может, ее сбросить с сарая, и все само вправится?» До этого, к счастью, не дошло. Но к костоправу меня все же свозили. Сначала был спец из Энгельса. Он работал ложкой. Да-да, самой обычной, металлической, но без ручки. Несколько щелчков позвонками, и я легко встаю с пола без рук. Жаль, длилось это чудо недолго и как-то все сошло на нет. А дальше была молдавская эпопея…

Молдавия

В одной из центральных газет отцу попалась статья про бабу Надю из глухой молдавской деревни. Журналист приводил примеры чудес и полного выздоровления. Принесли человека на носилках, а он – раз и пошел. Ну и все в таком духе. Еще там писали, что попасть на прием к этой костоправше почти невозможно. Люди со всего Советского Союза едут и ждут своей очереди месяцами. Отец нашел выход. Он написал письмо на адрес деревенской школы, а адресата указал наугад. Что-то вроде «ученику шестого класса». Просил пионера помочь нам занять очередь на прием к бабе Наде и сообщить, когда она подойдет. Дело Тимура и его команды еще было живо, откликнулась девочка и спустя несколько месяцев прислала письмо: «Приезжайте, ваша очередь подходит, остановиться можете у нас».

По удачному стечению обстоятельств в Молдавии жил мамин старший брат. Дядя Коля, выйдя в отставку из армии, выбрал местом жительства теплые края. Уже позже их городок, Бендеры, прогремел в новостях, когда там шла Приднестровская война. А в 1979 году в любой точке страны была тишь да гладь. Был май. Мы с мамой прилетели в Кишенев, где нас встречал дядя на своем белом «запорожце», и сразу же отправились в путь. Несколько часов в дороге до дальней деревушки в Фалештском районе. Везде виноградники, свекольные поля, навесы с сушащимся табаком и туннели из огромных сосен то тут, то там. Расписные дома и сказочного вида колодцы дополняли ощущение новизны.

Сейчас уж не вспомнить, как выглядел дом и люди, приютившие нас. Остались лишь наиболее яркие штрихи на полотне памяти. Впервые ела рыбу, пожаренную в кукурузной муке, а голубцы заворачивали не в капустные листья, а в виноградные. Мне, 11-летней, налили первый в моей жизни бокал вина, и мама разрешила его выпить. То молодое вино больше напоминало кислый компот, но зато мне было чем похвастаться перед подругами. Во дворе росло огромное дерево грецкого ореха. Тоже невиданное доселе диво. Удивили порядки в доме. Нам показали богатую комнату, украшенную коврами и хрусталем, но вся хозяйская семья расположилась на ночлег в одной комнате с нами. Мне с мамой, как гостям, выделили диван, а себе они постелили на полу, где хватило места трем детям и их родителям.