А. Саркелов - Думай, как Фаина Раневская Страница 4

Раневская приносила Марине по ее просьбе пустые бутылочки от духов, Цветаева сцарапывала с них этикетки и торжественно объявляла: «А теперь бутылочка ушла в вечность». А стихи поэтессы Фаина знала наизусть.

Марина Цветаева в то время тоже увлекалась театром. Исток цветаевской романтики той поры – театр: открывшийся в декабре 1914 года Камерный театр Таирова в Москве, с его взвинчивающим нервы искусством, со страстями, доведенными до накала, слиянием трагедии и фарса, непримиримостью к обыденности и мещанству.

И еще об одной встрече с Мариной Цветаевой в Феодосии в этот период жизни поведала Раневская. Она часто повторяла слова Цветаевой: «Талант сейчас ни при чем» – и вспоминала при этом: «Сдружились мы еще в юности. Однажды произошла такая встреча: в пору Гражданской войны, прогуливаясь по набережной Феодосии, я столкнулась с какой-то странной, нелепой девицей, которая предлагала прохожим свои сочинения. Я взяла тетрадку, пролистала стихи. Они показались мне несуразными, не очень понятными, и сама девица косая.

Я, расхохотавшись, вернула хозяйке ее творение. И пройдя далее, вдруг заметила Цветаеву, побледневшую от гнева, услышала ее негодующий голос: „Как Вы смеете, Фаина, как Вы смеете так разговаривать с поэтом?!“».

Несмотря на стремления Раневской, поначалу ее ждали крупные неудачи. Она никуда не смогла поступить, как «неспособная к актерскому мастерству». С трудом попала в частную школу, из которой потом и вылетела, не имея средств ее оплачивать. Актерская карьера актрисы тоже начиналась далеко не блестяще: в одном рекомендательном письме, подписанном антрепренером Соколовским, сообщалось, что Фаина Раневская – абсолютный бездарь и все роли свои она играет одинаково.

Раневская, как правило, не выпускала из рук сигарету (об этом ниже), книгу, а порой и кисти. Спектр ее интересов был невероятно широк – от русской классики до Гомера, Данте, Цицерона и Плавта. Она декламировала наизусть стихотворения Ахматовой, Маяковского и Цветаевой, обожала Пастернака. Однажды Анна Андреевна поинтересовалась у подруги, что она читает с таким увлечением. Оказалось, что это был исторический труд – переписка опального князя Курбского с Иваном Грозным.

Фаина Георгиевна писала маслом пейзажи и натюрморты, которые иначе как «натур и морды» не называла.

В кино Раневская дебютировала в 1934 году, будучи актрисой Камерного театра. Начинающий режиссер Михаил Ромм, увидев ее на сцене, пригласил на роль госпожи Луазо в фильме «Пышка» по знаменитой новелле Мопассана. Как признавалась Фаина Георгиевна, съемки были очень сложными. Отопление не работало: павильоны сохраняли температуру холодильной камеры, у актеров зуб на зуб не попадал. Постоянная суета, мучительно долгая установка света, шум аппаратуры, вечная неразбериха.

Фильм снимался в немом варианте. Тем не менее, чтобы лучше раскрыть предложенную роль, Раневская достала подлинник рассказа Мопассана и затвердила несколько фраз госпожи Луазо на языке оригинала.

Приехавший в Советский Союз Ромен Ролан был в восторге от фильма. Среди актеров он прежде всего выделил Раневскую. По его просьбе «Пышку» показали во Франции. И картина прошла там с большим успехом. Самую большую славу и популярность Фаине Раневской принес кинематограф. Хотя слово «принес» здесь не совсем уместно. Ведь это она принесла в кинематограф потрясающие роли. Только это не повлияло на решение Раневской – она уже не хочет сниматься в кино. Уж больно это утомительное дело. Однако в 1939 году она снимается сразу в трех фильмах: «Человек в футляре», «Ошибка инженера Кочина» и «Подкидыш». Последняя кинолента подарила миру известную роль с крылатой фразой: «Муля, не нервируй меня!».

Как-то у Раневской спросили, почему она не снимается у Сергея Эйзенштейна. Фаина Георгиевна ответила, что скорее будет продавать кожу с задницы, чем сниматься у него. Эйзенштейну донесли фразу Раневской. Он прислал ей телеграмму: «Как идет торговля?»

Потом были фильмы «Мечта» (1940), «Свадьба» (1943), «Весна» (1947) и «Золушка» (1947). В них проявился великолепный актерский талант актрисы. Но она не могла просто исполнять команды режиссеров, и сама придумывала себе роли. Иногда так ярко, что некоторые режиссеры протестовали. Маленькие эпизоды в фильмах она превращала чуть ли не в главные.

В 1935 году она служит в Центральном театре Красной Армии, а через четыре года опять остается без работы. Началась Великая Отечественная война, и Фаина Раневская эвакуировалась в Ташкент до 1943 года.

Ташкентская поэтесса Светлана Сомова, часто общавшаяся с Ахматовой, вспоминала: «Базар жил своей жизнью: чмокали верблюды, какой-то старик в чалме разрезал красный гранат, и с его желтых пальцев капал красный гранатовый сок. К Ахматовой прислонился рваный мальчонка с бритвой, хотел разрезать карман. Я схватила его за руку прошептала: „Что ты? Это ленинградка, голодная“. Он хмыкнул. А потом снова попался навстречу нам. Привязался, надо было бы сдать его в милицию. Но он протянул Ахматовой румяный пирожок в грязной тряпке: „Ешь“. И исчез. „Неужели съесть?“ – спросила она.

„Конечно, ведь он его для Вас украл…“ Кажется, никогда не забуду этот пирожок, бесценный дар базарного воришки».

Чуть позлее Раневская писала: «В первый раз, придя к Ахматовой в Ташкенте, я застала ее сидящей на кровати, – делилась воспоминаниями Фаина Георгиевна. – В комнате было холодно, на стене – следы сырости. Была глубокая осень, от меня пахло вином.

– Я буду вашей madame Lambaille, пока мне не отрубили голову – истоплю Вам печку.

– У меня нет дров, – сказала она весело.

– Я их украду.

– Если Вам это удастся – будет мило.

Большой каменный саксаул не влезал в печку, я стала просить на улице незнакомых людей разрубить эту глыбу. Нашелся добрый человек, столяр или плотник, у него за спиной висел ящик с топором и молотком. Пришлось сознаться, что за работу мне нечем платить. „А мне и не надо денег, Вам будет тепло, и я рад за Вас буду, а деньги что? Деньги не все“.

Я скинула пальто, положила в него краденое добро и вбежала к Анне Андреевне.

– А я сейчас встретила Платона Каратаева.

– Расскажите…

„Спасибо, спасибо“, – повторяла она. Это относилось к нарубившему дрова. У нее оказалась картошка, мы ее сварили и съели. Никогда не встречала более кроткого, непритязательного человека, чем она. Как-то А. А. за что-то на меня рассердилась. Я, обидевшись, сказала ей что-то дерзкое. „О, фирма – два петуха!“ – засмеялась она».

В Ташкенте Раневская и Ахматова сблизились необычайно. Они буквально дня не могли провести друг без друга. Гуляли по Ташкенту, слушая переливчатое журчание арычных струй, наслаждались запахом роз, любовались необычайной синевой небесного купола… Они навещали друг друга, делились сокровенным… Однажды, когда возвращались домой после прогулки, встретили солдат, маршировавших под военные песни. Анна Андреевна остановилась и долго смотрела им вслед, а затем призналась подруге: «Как я была бы счастлива, если бы они пели мою песню».

А как-то Раневская, смеясь, рассказала Анне Андреевне о том, как в Ялте при белых она увидела толстую пожилую поэтессу в парике, которая сидела в киоске и продавала свои книги – сборник стихов под названием «Пьяные вишни». Стихи были посвящены «прекрасному юноше», стоявшему тут же в киоске. «Юноша» тоже был немолод и не блистал красотой. Торговля шла плохо – стихи не покупали. Тогда людям было не до поэзии.

Ахматова возмутилась и стала стыдить рассказчицу: «Как Вам не совестно! Неужели Вы ничего не предпринимали, чтобы книжки покупали ваши знакомые? Неужели Вы только смеялись? Ведь Вы добрая! Как Вы могли не помочь?!»

В 1943 году Фаина Георгиевна Раневская играет на сцене Московского театра драмы, и только в 1949 году она обретает свой театр, Театр имени Моссовета, в котором проработала много лет.

Всю свою жизнь Раневская посвятила Мельпомене. Когда она выходила на сцену, то зал был подчинен ее душевным переживаниям. Это была всенародная любовь к великой актрисе.

– Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, – требует капризная молодая актриса.

Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия.

– Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, – требует капризная молодая актриса.

– Все будет настоящим, – успокаивает ее Раневская. – Все: и жемчуг в первом действии, и яд – в последнем.

– Я не пью, я больше не курю, и я никогда не изменяла мужу потому еще, что у меня его никогда не было, – заявила Раневская, упреждая возможные вопросы журналиста.

– Так что же, – не отстает журналист, – значит, у Вас совсем нет никаких недостатков?