Гумер Каримов - И счастие куда б ни повело… Страница 4

Кони несут среди сугробов… вдруг крутой поворот, и как будто неожиданно вломились с маху в притворенные ворота, при громе колокольчика… Я оглядываюсь: вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Не нужно говорить, что тогда во мне происходило. Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату… Смотрим друг на друга, целуемся, молчим. Он забыл, что надобно прикрыть наготу, я не думал об заиндевевшей шубе и шапке.

Все происходящее Пущин описывает далее «на маленьком пространстве», в комнате Александра, что была у самого крыльца, с видом на двор. Здесь был его мир: кровать с пологом, письменный стол, шкаф с книгами. Иван Иванович подробно говорит о деталях, будто чувствуя, как важны будут эти «мелочи» для нас, потомков.

Во всем поэтический беспорядок, везде разбросаны исписанные листы бумаги, всюду валялись обкусанные, обожженные кусочки перьев (он всегда с самого Лицея писал оглодками, которые едва можно было держать в пальцах).

После первых объятий к Пушкину бросился Алексей, который не только близко знал и любил поэта, но помнил наизусть многие его стихи. Между тем, Пущин приглядывался, где бы ему умыться, хоть немного привести себя в порядок. Но дверь во внутренние покои заперта, дом не топлен. Кое-как уладили, однако, копошась среди вопросов: что? как? где? и прочее. Наконец помаленьку уселись с трубками, подали кофе.

Беседа пошла правильнее; многое надо было хронологически рассказать друг другу. Теперь не берусь всего этого передать.

Иван Иванович часто сожалеет, что не вел тогда дневников, не делал никаких записей, как бы пригодились они теперь, в 1858 году, писанные по настоянию сына декабриста Якушкина в ответ на «Материалы» Анненкова.

Вообще Пушкин показался ему несколько серьезнее прежнего, «сохраняя, однако ж, ту же веселость; может быть, самое положение его произвело на меня это впечатление. Он, как дитя, был рад нашему свиданию, несколько раз повторял, что ему еще не верится, что мы вместе».

Прежняя его живость во всем проявлялась, в каждом слове, в каждом воспоминании: им не было конца в неумолкаемой нашей болтовне. Наружно он мало переменился, оброс только бакенбардами…

О причинах ссылки Пушкин говорил мало и неохотно, да и сам не знал толком, за что его удалили в деревню, сказал, что примирился в эти четыре месяца с новым своим бытом, поначалу тягостным, что тут, хотя невольно, но отдыхает от шума и суеты и дружит с музой, трудясь с охотою и усердием. Хвалил своих соседей в Тригорском, даже хотел вести друга к ним, но тот отговорился тем, что приехал на такое короткое время, что не успеет и на него, Пушкина, наглядеться. А среди всего этого было столько анекдотов, шуток, «хохоту от полноты сердечной». И вновь Пущин жалеет, что не было тогда в их компании стенографа…

Конец ознакомительного фрагмента.