Татьяна Тарасова - Четыре времени года Страница 4

Я начинала на СЮПе в одной группе с Милой Пахомовой у Александры Ивановны Нарядчиковой, С самого начала мы считались у нашего тренера абсолютно бесперспективными, только «артистками хорошими» (не в лучшем смысле этого словосочетания). . .

Тем не менее в группа Нарядчиковой, несмотря на отсутствие способностей, мы обе, как нам казалось, процветали. Сами ставили себе программы и изображали черт знает что. Но потом действительно выдвинулись, и в пятнадцать лет нас с Милой забрал к себе Виктор Иванович Рыжкин, молодой, но уже известный тогда тренер.

Попасть на СЮП в середине пятидесятых годов задача была очень сложная. И за меня и за Милу хлопотали отцы. Отец у Милы был летчик, Герой Советского Союза, генерал, он умер очень молодым, лет сорока. Просили они Татьяну Александровну Толмачеву, старшего тренера по фигурному катанию, на СЮПе она тогда, можно сказать, «возглавляла» тренерский корпус в нашем фигурном катании, во всяком случае, была одним из самых известных тренеров в стране, тренером чемпионов. Татьяна Немцова, Елена Осипова (Чайковская), Ирина Люлякова, Александр Веденин, Сергей Четверухин — вот неполный список ее учеников. Она работала исключительно с одиночниками. Нас к себе она, конечно, не взяла, большого впечатления мы с Милой на нее не произвели.

Татьяна Александровна была хозяйкой на СЮПе. Прошло с тех пор почти двадцать лет, а я до сих пор слышу ее голос, который звенел над стадионом и был слышен, как только выходишь из трамвая. Раньше работали с мегафоном, сидя в будке, подобной караульной,— катки были открытые, холод страшный,— Толмачева кричала, возмущалась, руководила. Услышать ее можно было в любое время дня и ночи. Казалось, что она со стадиона вообще не уходит.

Фанатичная в работе, она, занимаясь со своим последним учеником, Владимиром -Ковалевым, приходила на стадион минут на двадцать-тридцать раньше Володи. Старенькая, с палочкой, она в полной темноте — одиночники начинают свои тренировки раньше всех— брела от метро к стадиону.

На СЮП на просмотр меня привела мама, и я показала все, на что была способна, после чего и была определена к тренеру Нарядчиковой, заодно получив расписание тренировок. Мне шел седьмой год. После просмотра больше на СЮП со мной на тренировки никто из родителей не приезжал. Других же в группе сопровождал кто-то из взрослых. Мамы, бабушки, няни стояли за загородкой и давали советы, одевали разомлевших в тепле фигуристов. В шестилетнем возрасте я довольно спокойно ездила одна по Москве в общественном транспорте и не терпела рядом с собой провожатых. С двух лет я жила и живу по сей день, только в другой квартире, в доме рядом со станцией метро «Сокол», и от него до Беговой, где расположен СЮП, ходил по прямой, не сворачивая, 23-й номер трамвая. Давали мне десять копеек на расходы, и я, очень самостоятельная, собирала сама сумку и отправлялась на тренировку. Деньги не экономила, всегда покупала в трамвае билет. «Зайцем» ездить не могла. Мне казалось, что у меня на лице написано, что я не заплатила за проезд.

Потом, уже на соревнования, начала приходить мама. Отец появился на трибуне, когда мне уже исполнилось четырнадцать лет. У нас проходили соревнования, и я выполнила на них норму первого разряда. Следующий его визит на соревнования фигуристов, в которых участвовала дочка, состоялся спустя еще четыре года, во Дворце спорта в Лужниках.

В четырнадцать лет я входила а команду фигуристов московского «Труда», и меня взяли на юг, на тренировочный сбор. О, какой восторг и упоенье! Завязались под южным небом первые романы, с утра и до ночи я ела фрукты, периодически посылая родителям телеграммы, чтобы они выслали еще хотя бы три рубля.

Без СЮПа я не могла представить свою дальнейшую судьбу. И мне выпало огромное счастье, когда после недолгих мытарств в ЦСКА меня, девятнадцатилетнюю, взял на работу Вячеслав Васильевич Хатунцев, тогдашний председатель спортобщества «Труд», и определил тренером на СЮП. Для тренерской деятельности я не имела ничего, в том числе и образования, было одно страстное желание работать. И вот я снова вместе с парами, вместе с танцорами оказалась на том же открытом катке. Закрытый, искусственный, все еще принадлежал одиночникам и чемпионам.

Новый каток строился очень долго, и построен не очень толково. Зал для хореографии и общефизической подготовки всего лишь один, раздевалок мало, дневной свет на лед почти не попадает, искусственное освещение слабое. Нет тренерской комнаты. Каток примыкает к легкоатлетическому манежу, в котором есть то, чего нет у нас,— много света и воздуха. Мы ждали, что сначала начнут строить каток, но вышло наоборот. Манеж теперь часто пустует, на него затрачены, кстати, те же деньги, что и на наше неказистое сооружение, а мы выкраиваем время, чтобы могло пройти как можно больше фигуристов. Но все равно он самый родной и любимый — наш каток.

Любовь к своему стадиону и катку настолько крепка в сюповцах-фигуристах, что когда открывался новый каток, на торжество собрались все, кто когда-то тренировался на старенькой площадке. Меня много раз приглашали работать тренером в ЦСКА и «Динамо», но изменить СЮПу я не могу. На СЮП я прихожу, как к себе в дом, где тебе удобно, где знаком каждый уголок, где с тобой здороваются даже самые маленькие фигуристы, и ты видишь в них родных для себя людей.

На новом катке сохранились традиции устраивать прекрасные елки, проводить по праздникам показательные выступления для родителей.

31 декабря у нас обычно две тренировки, а в шесть часов вечера мы приглашаем ка каток всех близких нам людей и всех тех, кто раньше катался на этом льду, приглашаем выпить с нами бокал шампанского, пожелать успехов в новом году.

Мои родители

Моя семья — это начало начал моей тренерской биографии. Моя семья — с ее дисциплиной, подчинением всего в жизни главной цели, дружбой, связывающей всех ее членов, — помогла мне после травмы вернуться на лед тренером. Огромная доля в создании моей биографии принадлежит нежной, настойчивой, а когда надо, суровой маме, но особенно важна роль отца, пример его жизни. Тем не менее рассказ о родителях я хочу начать с мамы.

Мама живет в таком ритме, что, мне кажется, если б я попробовала его на себе, то вскоре бы умерла. Работать она пошла с шестнадцати лет: воспитательницей, пионервожатой... Ей сейчас 66 лет, на пенсию ее долго не отпускали, и ушла она лишь в шестьдесят, набрав стаж сорок четыре года. Работать приходилось и летом, в дни каникул, когда училась в институте. В семье их было три сестры, брат погиб на фронте, и жилось, прямо скажем, нелегко.

Мама — это продолжение бабушки. А бабушка была уникальным человеком. Звали ее Валентина Константиновна. Доброты необыкновенной, порой казалось, что чужих она любила больше, чем своих. Она вырастила нескольких девочек, помимо своих детей, и они теперь нам — как родные тетки, а их дети — как братья и сестры. Бабушка могла отдать последнее. Ничего не жалела, никого не ругала. И я вижу, что у матери очень много бабушкиных черт, и чем она становится старше, тем больше на нее похожа, по отношению к людям, к семье, подругам. По абсолютной честности. Маме вечно некогда, она все время что-то делает, а главное, все время кому-то помогает.