Тим Бёртон - Тим Бёртон: Интервью: Беседы с Марком Солсбери Страница 4

Я дал ему закончить первую фразу, но на середине второй уже выпалил:

— Я в игре.

— Ну что ж, — сказал он, — подумай об этом и дай мне знать.

— Нет-нет. Если я тебе нужен, я в твоем распоряжении.

Когда мы закончили обед, у нас уже появилось несколько находок и занятных идей, касающихся характера Вонки. Мы, конечно же, обменялись подобающими случаю историями, которые обычно рассказывают под хмельком взрослые мужчины — отцы семейств. Пожав друг другу руки и дружески обнявшись, как принято у старых приятелей, мы отважно вышли из ресторана в ночь. А потом я вручил ему полный набор DVD с записями «Уигглз»[8], что взрослым мужчинам, вероятно, делать не следует, но они, тем не менее, поступают именно так, а после всё отрицают. Мы распрощались, и я вернулся к своим повседневным делам. А через несколько месяцев оказался в Лондоне, где начинались съемки.

Наши прежние дискуссии о Вонке были приняты к сведению, мы были готовы к работе. Идея рассказать об этом одиноком человеке, о той крайней степени изоляции, на которую он обрек себя, и к чему это привело, была превосходным игровым полем. Мы с Тимом исследовали многие области нашего собственного прошлого, чтобы вскрыть различные пласты натуры Вонки: двое взрослых мужчин, ведущих серьезные дебаты по поводу достоинств Капитана Кенгуру[9] в сравнении с мистером Роджерсом[10], приперчивая сказанное энергией, ну, скажем, Винка Мартиндейла или Чака Вулери, двух лучших ведущих телевизионных игр, когда-либо появлявшихся перед объективами телекамер. Мы прокладывали русло наших бесед через такие территории, что к концу путешествия хохотали до слез — мы веселились, как школьники-подростки. Иногда мы даже влезали в шкуру ведущих «местных» детских шоу — мимов или карнавальных шутов. Мы храбро пускались в обсуждение самых зыбких перспектив и отбрасывали все ненужное. Мои воспоминания о процессе съемок я храню как сокровище.

Опыт съемок под руководством Тима — бесценный дар. Я ощущал себя так, словно мой мозг и мозг режиссера соединены раскаленным проводом, от которого в любую минуту могут посыпаться искры. В некоторых сценах были такие моменты, когда мы словно оказывались на опасной высоте, ощущая себя висящими на неправдоподобно тонкой нити, пытаясь определить границы наших возможностей. Все это неизменно рождало еще более нелепые идеи и безудержное веселье.

Я был удивлен, когда на съемках «Чарли» Тим пригласил меня озвучить главного героя в полнометражном мультфильме «Труп невесты», над которым работал в то же время. Размеры, объем этих проектов, масштабы обязательств по ним, особенно если заниматься ими одновременно, могли бы свалить лошадь. Тим же без видимых усилий плавно переходил от одного фильма к другому. Он наделен некой необоримой силой. Множество раз я был не в состоянии осознать до конца, в чем источник его неистощимой, почти противоестественной энергии.

Короче говоря, мы работали на износ и веселились вовсю. Мы смеялись, как глупые дети, над всем подряд и ничем конкретным, что-то все-таки при этом имея в виду. Мы наперебой, без излишней застенчивости имитировали наших любимых шоуменов былых времен, таких блестящих личностей, как Чарльз Нельсон Рейли, Джордж Джессел, Чарли Каллас, Сэмми Дэвис-младший (неизменно), Шлитце[11] (из «Уродов» Тода Браунинга) и т. д. Этот список можно продолжать до бесконечности, но имена будут становиться все менее и менее известными, так что читатель, возможно, просто перестанет их воспринимать. Мы с увлечением философствовали о том: были ли гости «На сковородке с Дином Мартином»[12] действительно в одной комнате, когда записывалось шоу, и страшно беспокоились, что, может быть, и нет.

Знание Тима о том, каким должен быть фильм, поразительно, он так глубоко проникает в сферу неизведанного, что это просто пугает. Например, однажды в разговоре я между делом упомянул, что Ванесса, моя девушка, имеет слабость к фильмам-катастрофам, да по-страшнее. И тут же болтовня Тима стала невероятно оживленной, он начал размахивать руками, описывая в воздухе опасные зигзаги. Он выпалил список названий, которых я в жизни не слышал. Мы остановились на паре шикарных вещичек — Тим разыскал их для нас в своей личной фильмотеке, — то были «Рой» и «Когда время истекло». Ну и для комплекта что-нибудь поспокойней — скажем, «Чудовище Зеро» или «Деревню проклятых»[13]. Дело в том, что он ни в малейшей степени не пресытился кино, этот процесс не утомил Тима, не наскучил ему. И каждый новый замысел волнует его в той же мере, что и самый первый.

Для меня работа с Тимом подобна возвращению домой. Дом этот построен на риске, но таком, который дает покой. Глубокий покой. Здесь ни для кого нет сеток безопасности, но воспитаны обитатели этого дома именно так. Здесь принято полагаться на простое доверие — оно ключ ко всему. Я очень хорошо знаю, что Тим мне доверяет, и это удивительное благо, но это вовсе не означает, что меня не охватывает иногда ощущение бессилия от страха подвести его. По правде сказать, это самая первая мысль, которая приходит мне в голову, когда я берусь за роль. Единственное, что позволяет мне сохранить здравый рассудок, — сознание того, что Тим доверяет мне, моя любовь к нему, моя глубокая и неизменная вера в него, соединенная со страстным желанием никогда его не разочаровывать.

Что еще можно о нем сказать? Он мой брат, друг, отец моего крестника. Это удивительный, чудесный человек, за которым я пошел бы на край света, и я отлично знаю, что он сделает то же для меня.

Что ж... Я все сказал.

Доминика, Вест-Индия

Май, 2005

Вступительное слово к исправленному и дополненному изданию

За десятилетие, прошедшее после первого издания книги «Бёртон о Бёртоне», Тим Бёртон трансформировался из постановщика-фантазера, способного превращать в золото все, к чему он прикасается, в легко опознаваемый бренд: «сделано в манере Бёртона» говорится теперь о любом кинорежиссере, чья работа мрачна, вычурна, будоражит или вызывает раздражение. Эта трансформация принесла определенные выгоды, например авторитет в Голливуде, но и свой уникальный набор трудностей, в частности те ожидания, что возлагают на него и его фильмы студии и публика. Бёртон был и остается создателем фильмов, чей modus operandi[14] целиком основан на его самых сокровенных чувствах. Чтобы взяться за какой-то проект, ему необходимо обрести эмоциональную связь со своими персонажами, будь то оригинальные создания, такие как простак с лезвиями вместо пальцев в «Эдварде Руки-ножницы», перенесенные на экран герои комиксов, подобные неусыпному мстителю в маске Бэтмену, или люди из реальной жизни — таков трэш-режиссер в «Эде Вуде». Связь эта, как первым готов признать сам Бёртон, иногда совсем не очевидна. «Эдвард Руки-ножницы», например, берет свое начало из некоего крика души — рисунка, сделанного в подростковом возрасте и выражавшего потаенную муку, которую Бёртон испытывал из-за неспособности общаться с окружающими, в особенности со своими домашними. Многие из его фильмов несут на себе отпечаток детства, проведенного в пригороде.