Анастасия Баранович-Поливанова - Оглядываясь назад Страница 4

Помимо отнимающей много сил и времени службы мама успевала заниматься тем, что ей было интересно, а интересы были очень разносторонними: курсы английского по системе Боянуса, посещение лекций по искусствоведению А.Г.Габричевского, занятия в студии М.Чехова, а потом Вахтангова, выступления с чтением стихов в самых разных местах: на домашних литературных вечерах Юлиана Анисимова, в «Синей блузе», в издательстве «Узел», где она впервые встретилась с Пастернаком, знакомство с антропософией и самими антропософами, дружба с некоторыми из них установилась на всю жизнь.

Ближайшим другом до конца жизни оставалась Дарья Николаевна Часовитина, внебрачная дочь великого князя. Тот встретился с ее матерью в Туркестане, когда занимался там ирригацией. В дальнейшем он следил за воспитанием дочери. Музыкальное образование она получила в Европе, ей прочили карьеру скри- пачки-солистки, уговаривали не возвращаться в Россию — это было уже после октябрьского переворота, — но она вернулась. Сразу же начали таскать в ГПУ, не посадили, а какой-то следователь даже посоветовал: сидите дома и никогда не поступайте на службу. Купила машинку и всю жизнь проработала машинисткой. Печатала медленно (в отличие от мамы), но без единой опечатки, многие писатели, патриархи советской литературы ценили ее не столько за это — просто льстило, что им печатает не кто-нибудь, а дочь великого князя.

Во время гонений на антропософов (дружила с Волошиным, Белым) тоже уцелела, но всегда сплошной, как говорила про нее мама, комок нервов.

В середине двадцатых мама познакомилась с М.А. Волошиным. Е.А.Андреева-Бальмонт (первая жена Константина Бальмонта недавно вышли ее интересные и яркие воспоминания), давно и хорошо знавшая маму, пригласила ее к себе познакомиться и прочесть Волошину и его жене последние вещи Цветаевой — «Поэму конца» и «Крысолова», которые тогда впервые проникли в Москву.

«Во второй половине 20-х годов в литературных кругах Москвы широкую известность получила поэма Марины Цветаевой «Крысолов». Особым успехом пользовалась глава «Детский рай». Ее неоднократно читала у Веры Нлавдиевны (Звягинцевой. — А. Б.-II.) и Александра Сергеевича их добрая знакомая Марина Баранович. Я не знаю кем она была, знаю только что не поэтом, не актрисой, не профессиональной чтицей. Но у нее был голос редкой красоты, широчайшего диапазона, и «Детский рай» она читала необычайно выразительно, тонко передавая мельчайшие оттенки все время меняющихся интонаций и ритма. Этим чтениям отводились специальные вечера, на которые Вера Клавдиевна приглашала друзей и близких знакомых. Так и говорилось: "Приходите на Марину Баранович"» //Новикова Е. Прожитые годы.

В.К.Звягинцева посвятила маме стихотворение:

МАРИНЕ БАРАНОВИЧ

Наверное, виолончель

Твоим разливам втайне рада.

А ты обличьем юный Лель,

Ты песнями другим отрада,

Так как же ты себе не рада.

Твой голос темным серебром

Твоей тоске противоречит.

Закрой глаза.

Послушай гром,

Как музыка гремит далече,

Унынию противореча.

Напрасных роз, напрасных дней

Пленительно неистребима

Виолончель в груди твоей — пускай, пускай летучей дыма

Но прелестью неистребимой.

4/Х 28 г.

В.Звягинцева.

М.А. сам читал в тот вечер свои стихи и рассказывал, как в те же дни читал их в Кремле народным комиссарам. После того, как он прочел «В Москве на Красной площади…возносят неподобные, нерусские слова…», кто-то. то ли Троцкий, то ли Луначарский его спросил: «Какие же такие не русские слова?»

— Ну, например, интернационал… — ответил он.

При расставании Максимилиан Александрович и Мария Степановна пригласили маму приехать к ним в Коктебель. Мама стала бывать там, и в дальнейшем Коктебель стал родным домом для всей нашей семьи. В волошинском доме то и дело устраивались чтения в мастерской и на верхней террасе (вышке); читали поэты, гостившие в доме, читал сам Волошин, он тогда закончил «Аввакума» и часто читал его. Мама тоже по просьбе М.А. читала там стихи. На одной из подаренных акварелей Волошин сделал надпись: «Марине, в голосе которой, широком, как коктебельские просторы, столь свободно живут стихи русских поэтов». Через маму Волошин передавал сведения о жертвах репрессий в Крыму М.С.Винаверу, работавшему в «Политическом красном кресте» и много сделавшему для облегчения участи арестованных.

Мне хочется привести здесь мамино письмо В.Куп- ченко в ответ на его просьбу рассказать все, что она помнит о Волошине.

Глубокоуважаемый Владимир Петрович!

Получила я Ваше письмо, как раз когда меня уложили после небольшого сердечного приступа. А лежа, я все, благодаря Вам и благодаря Вас, вспоминала золотые дни и недели, которые я провела в Коктебеле при жизни М.А. Сумею ли я Вам передать живой отблеск тех дней и образ самого М.А.?

Первым моим побуждением было написать Вам, что я давно стала убежденным противником всяческих воспоминаний, мемуаров и летописей. Помимо того, что надо быть таким поэтом, каким была Цветаева, чтобы передать свое живое восприятие, живой образ (недаром она свои воспоминания назвала «Живое о Живом») — надо уметь отказаться от каких бы то ни было собственных суждений, комментариев, — т. е. именно передавать живую картину, встающую в памяти, живые слова. (…)

Если после человека остаются стихи, картины, музыка, воспоминания о сыгранных ролях, — ну и слава Богу. — вот только по этому и вспоминайте и судите их.

Но вот Ваше письмо увидела моя внучка — Марина Поливанова, которая познакомилась с Вами нынешним летом в Коктебеле, и рассказала мне о Вас и о Вашем отношении к М.А. и М.С., и мне захотелось попробовать сделать несколько мгновенных зарисовок встающих в памяти слов и встреч.

В первый раз я увидела М.А. и М.С. у Ек. Алексеевны Бальмонт, у которой часто бывала, так же как и Г.С.Киреевская [2].

В те дни в Москву впервые проникли две поэмы М.Цветаевой «Поэмы конца» и «Крысолов». Я их достала и читала своим друзьям и знакомым. Стихи я обожала. В те годы можно было часто встретить на улицах и бульварах Москвы мальчиков и девочек, громко читающих стихи. Студий тогда развелось видимо-невидимо. Побывала и я — сначала в студии Чехова, а потом в Вахтанговской, но, слава Богу, скоро отказалась от притязаний на карьеру актрисы; чтение же стихов надолго осталось моим призванием.

Вот Ек. А.Бальмонт и пригласила меня познакомиться с М.А. и М.С. и почитать им новые вещи Цветаевой. Цветаева описывает, как она в последний раз была в Коктебеле и в последний раз видела Макса. Встреча с ее стихами в моем чтении была после этого первой встречей М.А. с Мариной. Было это году в 25-м. Точных дат я теперь не помню. (…)