Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970 Страница 4

Отплытие около четырнадцати часов, море спокойно. Вечером пришвартовались в Бремерхафене.

НА БОРТУ, 14 ИЮНЯ 1965 ГОДА

После завтрака работал.

Во второй половине дня по дамбе в город. Сначала в «Звериных гротах», узкой, но очень искусно возделанной полоске земли на берегу реки. Она показалась мне песчаной отмелью. Кроме огороженных площадок и плавательных бассейнов мы увидели вольер и аквариум, оба большие и в хорошем состоянии; очевидно, звери чувствуют себя здесь комфортно.

Новостью для меня оказалась павлиновая индейка[25] — создание, о котором я хочу собрать дополнительную информацию. Она и в самом деле составляет точную средину между самкой павлина и индюка. Вид смущает, потому что сглаживает привычные глазу различия.

Можно обойтись без традиционной полемики с теорией Дарвина, если принять в расчет идеальность времени. Произошло ли библейское «Да будет» мгновенно, или творение растянулось во времени — все это тактические различия и (notabene!) различия человеческого воззрения.

Из всех человекообразных обезьян вид шимпанзе особенно раздражает. В горилле утешает брутальная сила, в орангутанге — растущая космами шерсть. Шимпанзе напоминает добродушного моряка, на чьем лице оставила следы какая-то злокачественная болезнь. Весьма радует гиббон, непревзойденный лидер в гимнастике. Он проделывает мастерские номера; они свойственны ему от природы, а не заучены в мучительных тренировках. В придачу эротическая небрежность.

Одна мартышка, казалось, ссорилась с другой — или это была любовная игра? Малиново-красный прут торчал круто вверх. Ниже мошонка — небесно-голубая. Орган производил такое впечатление, будто его натерли светящимися пастельными красками.

Зоосады: это другой мир. Ребенком я чувствовал приближение[26] уже по дороге туда, когда до меня доносились необычные крики; так начиналась инициация. Ночью в церкви. Там Герман Пфаффендорф назидательно: «Ему же следует чаще подносить зерцало смерти».

Далее табличка с обетом: «Отец сказал: это чудесно. Хорошо, что я доверился».

РОТТЕРДАМ, 16/18 ИЮНЯ 1965 ГОДА

На исходе ночи мы бросили якорь в устье Мааса; место нашей швартовки оказалось занято. С утра сильный дождь, в то время как погрузочные работы продолжались. Чрево корабля поглотило огромное количество калийных удобрений, предназначенных для порта Суэттенгем, и множество самых разных товаров.

Во второй половине дня бушевал настоящий ураган; по старым кварталам города мы отправились к «Европейской мачте», высокой смотровой башне. Дома на судоходных каналах, из темного кирпича со светло обрамленными окнами, давали представление о прежнем характере города. Тут я ожил. Мои приоритеты: природа лучше благоустроенной земли, в городах старые строения лучше сегодняшних. Это вытекает из самой сути вещей.

С высокой башни хороший обзор. Многие гавани создают впечатление наносной земли в клеточку — так и эта.

НА БОРТУ, 19 ИЮНЯ 1965 ГОДА

По-прежнему в гавани Роттердама. Прояснилось. В этом году у нас лишь однажды выдалась по-настоящему прекрасная погода: на мой день рождения, а потом еще один раз, когда мы искали «баденгель»[27], хотя и не такая ясная. Мы топили до самого нашего отъезда 10 июня.

Сегодня немного «фёнит»[28], как сказали бы в Вильфлингене; работа не двигается. Даже написание писем дается с трудом.

Во второй половине дня снова en route[29].

НА БОРТУ, 20 ИЮНЯ 1965 ГОДА

Проснулись в гавани Антверпена. Я уведомил Анри Пляра[30], но не знаю, приедет ли он из Брюсселя.

У поручней. Суда в покое и в движении, раскачивающиеся краны и батареи нефтяных емкостей, зато персонала намного меньше, чем было видно тридцать лет назад. Реализовались видения Кирико[31].

Во второй половине дня в городе. Музей изящных искусств; на нижнем этаже произведения современной живописи. Я оставался там лишь несколько минут; фламандский характер ничего в течение столетий не выиграл. Остаются как раз те самые элементы, которые на юге и западе с самого начала отталкивали, только теперь они лишены фона, заднего плана. Смотри Бодлера и Леона Блуа[32]. Де Костеру еще удавались ретроспективные взгляды. Реализм во второй половине XIX века становится особенно топорным. При сравнении чувствуешь, что пропало.

Наверху старые картины, одна из самых великолепных коллекций, северный контраст к собранию Уффици. Здесь итальянцы представлены так же скудно, как там нидерландцы.

К сожалению, у нас было очень мало времени. Тут следовало больше наслаждаться атмосферой, чем вдаваться в частности. Сначала отдаешь честь большим, известным по каталогам, календарям и монографиям полотнам, потом незнакомым творениям знаменитых мастеров, чтобы наконец откликнуться на зов школ, в котором имя уже замолкает.

Полноту не нужно осиливать, ею, пожалуй, следует наслаждаться как таковой в анонимности ее прилива. Как проступает наружу безымянное и даже бесформенное, скрывающееся за именами и темами — это можно воспринять или смутно осознать даже за короткий срок, и выигрыш немедленно становится зримым, когда выходишь на улицу. Здесь я увидел множество физиономий, странных типов; трамвай, на котором мы возвращались, был полон ими. Картины заговаривали со мной; я отвечал. Теперь опять возвращалось эхо.

Я ходил по залам, не задерживаясь нигде подолгу. И все же я не смог избежать властных чар мавританского князя в большом «Поклонении волхвов» Рубенса. Тут предстает Восток в своей простоте, своей необычности и великолепии. Мавританский князь; зеленый шелк одежд; богатство распознается по мельчайшим деталям.

«Изгнание из храма» различных авторов тоже не случайно бросилось мне в глаза. Оно иллюстрирует центральную тему нашего времени. Менялы проникли в те области, где до недавнего времени это было бы просто немыслимо. Своими банками и лавками они помогают одухотворению[33]; их мысли овладевают миром. Числа уничтожают картины; в храмах устанавливают вращающиеся двери. Один меняла изгоняет другого.

Здесь я впервые увидел в оригинале картину, которая мне не нравилась уже в репродукциях: «Мария с ангелами и младенцем» Фуке. В ней отталкивает не маньеризм, а противоречие между сюжетом и демонизмом художественного исполнения с пламенными ангелами на заднем плане. Это производит такое впечатление, будто воздействие эйфорического и возбуждающего наркотика смешалось и выкристаллизовалось на картине.