День ВМФ - Владислав Март Страница 4

и указал на желающего Серёгу, который в знак согласия кивнул и опустил глаза. Капитан рыгнул и усомнился, что нам надо туда куда я показал. «Это СКР «Неукротимый», там, знаете, другое, я вас хотел по десантным рассадить. Не надо вам туда». Я уверил офицера, что очень даже надо, тем более он рядом, дёрнул Серёгу и ускорил шаг, как мог. Капитан сделал какое-то движение, среднее между пожать плечами и упасть, и повёл нас к серому как асфальт летом борту. Этот корабль был совсем не похож на два предыдущих, был длинным до конца берега и более военным на вид. Около него стояли ряды матросов, играла музыка. «Вечернее построение, – пояснил наш пьяный сопровождающий, – подождём». Какой подождём? Я лопну или тресну через пять минут. Вокруг не было ни зданий, ни кустов, ни надежды. Огромное количество матросов около корабля, которых мы ещё не видели в таком числе, запели и замаршировали. Как они там все помещаются? Делали они свои марши в стиле «туда-сюда», на пятачке вдоль судна просто не было места ходить строем как на картинке. Ноги они поднимали еле-еле и этим я был на них похож. Я заприметил вход или трап, или что там у кораблей и огромные буквы «Неукротимый». Хотел было рассказать Серёге о традиции называть крейсера на русском флоте прилагательными, но жуткая боль и урчание в животе остановили меня. К чёрту все традиции, весь этот порядок вещей, эти гимны и построения. Вместе с ними и всех, кто ушёл на другие корабли и этого пьяного мужичка с золотыми змеями вокруг чаш. Если я прямо сейчас не попаду в цивилизованный туалет, то случится что-то страшное. В шуме шагов матросов, капитан что-то обсуждал с другим, «чёрным» офицером, показывая на нас. Недоумение «чёрного» было столь сильно, что казалось он стал выше на несколько сантиметров за счёт поднятых бровей. Низкорослый капитан медслужбы пошатывался перед ним на полусогнутых, что-то говорил и дышал в лицо. Мимо шли синие матросы, пролетали белые чайки, мимо нас стоял как серый дом корабль. Я зелёный от своих проблем первым увидел полужест-полузов от офицеров и какое-то неясное направление пальцем на борт. Взбежал по трапу, шёл по непрямым железным коридорам за кем-то, делал вид что слушал, оказался в очень приличном кубрике и дождался пока за мной закроют дверь. Через полсекунды вылетел в коридор, чутьё подсказало, куда бежать и ещё через миг я был самым счастливым человеком на этой бронированной коробке с пушками. Настоящий домашний унитаз, все мелочи гигиены и самая что ни есть индивидуальная кабинка подсказали мне, что служба на флоте не так и плоха. Корабль я выбрал не сердцем, но всё будет хорошо. Наверное, я сидел на унитазе полгода, может больше. Какие-то шаги раздавались за дверью, бас что-то спросил. По радио голос приказывал явиться кому-то в какое-то БЧ-3. Я молчал как мышь в опасности. Так же стремительно выскочил, нашёл дверь с номером 6. Внутри на нижней из двух коек сидел Сергей и вздыхал. За крохотным круглым окошком-иллюминатором садилось солнце. Мы были голодными, но решили до утра не показывать своё существование. Серёга рассказал какой большой корабль, что он насчитал не меньше сотни только матросов, а по пути видел медицинский отсек с изолятором. По мере затемнения в нас поселялся неуютный лёгкий мандраж от пребывания в абсолютно незнакомой среде, криках из коридора, наступающей неопределённости, отсутствия связи с сокурсниками и нашими кураторами-вояками. Обследовав кубрик, мы обнаружили, что здесь живёт капитан-лейтенант или два одинаковых капитан-лейтенанта, только такие погоны были на форме в шкафу. Ничто из личных вещей не выдавало, что человек этот имеет интересы помимо флота. К нам также пришло осознание, что наша крепость в чреве корабля, неизвестно на каком его ярусе, временная. Хозяин вернётся и нас переселят куда-то. Мы засыпали под голодные песни желудка и споры могут ли нас перекинуть к матросам, где нам совсем не хотелось оказаться. Сойдёт ли там моя голова за старослужащего? Я храбрился и заявил Серёге, что завтра мы покажем всем настоящих врачей, займём амбулаторию и статус лиц ни при каких условиях не ночующих с матросами. Мы приехали сюда оказывать медицинскую помощь, а не палубу драить. Я петушился и ярился, рисовал перспективы переехать в кубрик не хуже этого, а также пообещал встать и поискать еды в шкафах и ящиках капитана-жильца. Серёга, выслушав всё это, сказал: «Эхе-хе…».

Что наступило раньше, утро, новый прилив голода или стук в дверь? Нет, стука не было, к нам просто ввалился кто-то в форме и скомандовал бежать на подъём флага. Нацепив свои не по размеру сидящие шмотки мы в коридоре попали в поток людей, бегущих в одном направлении. Поток подхватил нас, стукнул пару раз голову и плечо о железные перегородки и вдруг вывел из электрического света серых проулков корабля на солнечный свет утра. Серёге и мне не было места среди хаоса палубы, превращающегося на глазах в порядок. За каждой башней с орудием и каждой серой бронированной будкой формировались шеренги матросов. Мичманы и офицеры менее торопливо ставили себя центральнее. Мы, как два пня, торчали в поле сине-бело-чёрных людей. Старший лейтенант дёрнул нас и втолкнул в строй матросов за какой-то столб или мачту. Строй не принимал нас и выпихивал назад, офицер гаркнул и мы провалились в людей, слились синевой с ними. Я старался не наступить на ноги кому-нибудь и тут же увидел, как сильно отличается наша с Серёгой обувь от всех. Нас можно было вычислить с расстояния именно по ботинкам. Наши домашние примерно чёрные, почти строгие ботинки были как клоунские бутафорские кеды в строю одинаковых низких ботинок цвета антрацита. Я попытался спрятать всё, что смог, лицо, ботинки, стать ниже и худее за первым рядом пацанов с гюйсами. Я до того скукожился, что мне не видно стало ни флага, ни офицеров, ни самой процедуры, ради которой мы пришли. Хотелось только одного, убраться из этой не моей среды назад в кубрик и закрыться там. Происходило движение, говорили слова, но ни это, ни солнце не радовало больше, чем облегчение, когда мы снова нашли свой пятачок с двумя кроватями. Теперь он казался маленьким и неуютным. Мундир капитан-лейтенанта мешал, стул не разворачивался, постели мы помяли конкретно, развалившись в них повторно, периодически наши с Серёгой руки либо ноги касались друг друга. Отдых от стресса длился пятнадцать минут. Всё это время мы смотрели на часы-барометр над дверью. Закрыться изнутри не посмели. Дверь