Петр Фролов - Исповедь палача с Лубянки. Эмиссар Берии с особыми полномочиями Страница 4

– Это мы изъяли вчера и сдать не успели.

Потом было опознание погибших. Старшие по вагонам отмечали в своих списках тех, кто стал первой жертвой войны. Несколько человек уже рыли братскую могилу. Следовало поторопиться – в любой момент могли снова появиться немецкие самолеты. Это нам объяснил пожилой сосед по купе, сказав, что именно так происходило во время Гражданской войны в Испании.

Я подошел к лежащим на земле трупам. Внезапно среди покойников я увидел Василия Черкесова – следователя из Ленинграда. Мы познакомились и подружились с ним в 1939 году. И вот такая встреча... Внезапно на меня нахлынули воспоминая о довоенной жизни...

Глава 1

В «колыбели революции»

Осенью 1939 года меня вызвал Берия. За десять месяцев, прошедших с момента моего освобождения из-под стражи, я встречался с наркомом два или три раза. Наше общение ограничивалось перепиской. Точнее, моими регулярными письменными сообщениями о происходящем внутри спецгруппы и о содержании бесед с Блохиным. Признаюсь честно, что я не был уверен в том, что Берия внимательно изучал все мои донесения. Скорее всего он их приказывал «подшить» в одну из многочисленных папок. Возможно, что и сегодня эти документы пылятся в ведомственном архиве Лубянки. При условии, что их не уничтожили по приказу Хрущева в середине пятидесятых годов. Впрочем, в них нет ничего компрометирующего коменданта НКВД СССР или кого-то еще, кроме «врагов народа».

Берия был краток:

– Сейчас происходит «чистка» аппарата ленинградского управления наркомата от тех, кто злостно и регулярно нарушал нормы соцзаконности в процессе ведения следствия, а также пособников «врага народа» Ежова. Он сейчас находится под арестом и дает подробные показания о своей вредительской деятельности на посту наркомов внутренних дел и водного транспорта... – Монолог наркома прервал телефонный звонок.

Слухи об аресте Ежова начали циркулировать по коридорам Лубянки в середине апреля 1939 года. Через пару месяцев заговорили о том, что Ежов, как и его предшественник на посту наркома внутренних дел Ягода, оказался «врагом народа». Все понимали – Ежов обречен и будет расстрелян.

Выслушав звонившего и произнеся несколько раз «да» и «выполняйте», Берия продолжил свою речь:

– Вы поедете в Ленинград. Поможете там товарищу Гоглидзе[3] – начальнику управления разобраться с «наследством», оставленным его предшественником Литвиным[4]. Посмотрите на ситуацию свежим взглядом. Обратите внимание на такие факты. Во-первых, два самоубийства – самого Литвина и местного коменданта – коллеги Блохина. Мне нужно знать ваше мнение, из-за чего они решили добровольно уйти на тот свет. Во-вторых, выявите все факты нарушения процедуры расстрелов. Вы у нас человек опытный, знаете, как нужно правильно казнить, вот и выясните, кто, когда и как закон нарушал. А по поводу самоубийства, – человек вы внимательный и дотошный. Может, мелочь какую важную заметите, что другие не увидели. Ведь только вы смогли тогда на погранзаставе Люшкова разоблачить. Не поверили вы ему и правильно сделали. Вопросы есть?

– Никак нет. Разрешите приступить к выполнению приказа? – четко отрапортовал я.

– Зато у меня есть. Как вы думаете, как среагирует начальник управления, когда ему доложат, что прибывший из Москвы сотрудник архивного отдела должен помочь в расследовании нескольких дел? – Берия насмешливо посмотрел на меня. – Посадит вас в отдельный кабинет. Прикажет своим подчиненным выдать несколько дел. И будете вы как «архивная крыса в фуражке», – нарком улыбнулся собственной шутке, – с ними знакомиться. В результате мой приказ не выполните! – При этих словах улыбка с лица собеседника исчезла. – А все из-за чего? Не учли вы нравов местной бюрократии. Очень хорошо вы в роль армейского офицера вжились. Чтобы у вас проблем с ленинградскими чекистами не было и приказания они беспрекословно и быстро выполняли, оформим вам командировку как мое личное спецзадание. Поедете в Ленинград с особыми полномочиями. Правда, и спрос с вас будет особый, когда вернетесь. Вот теперь можете приступать к выполнению моего задания.

Я не знаю, что именно сделал Берия – лично позвонил Гоглидзе или отправил телеграмму с приказом выполнять все мои просьбы, но в «колыбели революции» встречали меня по-царски. Возможно, все из-за того, что приехал я на поезде «Красная стрела». Перед войной большинство билетов на него распределялось между наркоматами, и поэтому почти все пассажиры – высокопоставленные чиновники, партийные деятели и иностранные дипломаты. В поезде был буфет, где, как объявил проводник, можно было заказать ужин. Я ограничился чаем и бутербродами.

В 10 часов утра, как только я вступил на перрон Московского вокзала в Ленинграде, ко мне сразу же подскочил офицер НКВД. Предложил проследовать за ним к ждавшему нас автомобилю. Точно так же меня встречали до этого всего лишь один раз – когда под конвоем я приехал из Хабаровска в Москву. Тогда, правда, меня ждала камера смертников. А сейчас встреча с начальником УНКВД, который ради нашего рандеву отменил все встречи и совещания.

Визит в «Большой дом»

Когда автомобиль остановился рядом с «Большим домом» – так неофициально называлось здание УНКВД по Ленинградской области, я, ступив на тротуар Литейного проспекта, на мгновенье замер, пораженный красотой, строгостью и величием этого произведения советской архитектуры. Оно выделялось своим аскетизмом отделки среди выстроенных еще до революции и стоящих сомкнутым строем по обеим сторонам улицы «доходных домов».

– Нравится? – заметив мое удивление и восторг, поинтересовался спутник. – Оно всем нравится. Внутри еще красивей. Нет всех этих буржуйских излишеств, – он показал пальцем в сторону соседних старинных особняков. – Я раньше в одном таком доме работал. До революции в нем граф или князь жил. Коридоры узкие и темные. В них заблудиться можно. Вместо кабинетов огромные залы. Их шкафами приходилось перегораживать, иначе работать невозможно. Отапливать приходилось дровами. Пока истопник все печи растопит, сколько времени пройдет. А здесь все удобно. Заботится о нас руководство. Библиотека есть – можно самообразованием заниматься. У нас туда многие ходят. Зал для занятий спортом, а без него сейчас никак нельзя. А столовая какая здесь замечательная! Кормят вкусно, сытно и очень дешево, – и спохватился, что мы застряли на улице: – А чего мы стоим, давайте внутрь зайдем. Тем более что вас товарищ Гоглидзе ждет.

Спутник был прав. Внутри было лучше, чем снаружи. Например, меня поразила планировка коридоров. Если в Москве в здании на площади Дзержинского они напоминали прогрызенные в яблоке червями туннели, то здесь они пронзали здание прямыми линиями и просматривались насквозь из любой точки.