Рождённый в блуде. Жизнь и деяния первого российского царя Ивана Васильевича Грозного - Павел Федорович Николаев Страница 4

При строительстве нового укрепления использовалась «кита» – связки жердей, применявшихся при работе. Это название легло в основу наименования территории, обнесённой новой стеной – Китай-город.

Стены и ров, заполненный водой, превратили Китай-город в остров, отделённый (как и Кремль) от остальных территорий Москвы. Но если Кремль был центром сосредоточения власти, то Китай-город являлся местом оживлённой торговли, и не только внутренней. Жизнь здесь била ключом, наглядно отражая экономическое состояние государства.

Изворотливость московских купцов и изощрённость их торговых приёмов повергали иностранцев в транс. Павел Алеппский, сын Антиохийского патриарха, писал в своих воспоминаниях о путешествии в Московию: «Один еврей, родом из Солоник, состоявший переводчиком по греческому и турецкому языкам при врачах царя, говорил нам, что евреи превосходят все народы хитростью и изворотливостью, но что московиты и их превосходят и берут над ними верх в хитрости и ловкости».

Павлу Алеппскому вторили другие путешественники, которые тоже делали упор на коварстве и непредсказуемости московитов. Хитрее и лукавее людей они якобы не встречали. При этом московиты, зная о своей репутации у иностранцев, частенько выдавали себя за представителей других национальностей, желая внушить к себе больше доверия.

Словом, знали наши далёкие предки себе цену и перед заморскими гостями не пасовали, на их «радение» о Руси не полагались, оценивали иноземных соперников по достоинству, на их приёмы хитрости отвечали адекватно, что, конечно, мало кому нравилось. Но конкуренция есть конкуренция, слабых и простофиль она не терпит.

Копейка

После смерти Василия III его вдова обрела опору и поддержку в лице князя И. Ф. Овчины Телепнёва. Современники укоряли великую княгиню за распутство, но для страны её незаконная связь оказалась весьма благотворной. Близость с формальной правительницей дала возможность фавориту использовать свою власть без оглядки на то, как к его действиям отнесутся бояре. Три с половиной года (1533–1537) правления Глинской были продуктивны для правительства и благодатны для народа.

Правительство Ивана Телепнёва сделало решительный шаг против владения церковью вотчинами, отдав распоряжение, чтобы на будущее монастыри ни под каким видом не приобретали вотчины – ни посредством покупки, ни как вклад по душам. В городах Московского княжества строились крепости.

В 1535 году правительство провело денежную реформу, необходимость которой назрела уже давно. Во-первых, княжество располагало очень ограниченными запасами драгоценных металлов для чеканки монет. Во-вторых, в обращении находилось много поддельных денег. И в-третьих, существовал разнобой между московской и новгородской чеканкой.

Поэтому из обращения была изъята разновесная монета, которую перечеканили по единому образцу. Основной денежной единицей с этого времени стала полновесная новгородская серебряная деньга, на которой стали чеканить изображение всадника с копьём. Так правительство Телепнёва дало жизнь «копейке», благополучно дошедшей до нашего времени.

Успех сопутствовал князю Телепнёву и во внешнеполитических делах. В 1537 году окончилась война с Литвой. По перемирию, заключённому на пять лет, Москва получила две крепости – Себеж и Заволочье. Были успешно отражены нападения татар. Оживились торговля и ремёсла. Современный историк М. И. Зарезин сделал по этому поводу следующий вывод: «Всё это говорит о том, что отсутствие твёрдой единодержавной власти само по себе не угрожало благополучию Московской Руси, не тормозило её развития».

Кстати. На протяжении XVI – начала XX столетий копейка представляла собой денежную единицу, которую ценили и берегли, так как на неё можно было что-то купить. Так, во время страшного голода 1601–1603 годов четверть (4 пуда) ржи стоила в Москве от 12 денег до трёх рублей. То есть в начале голода на одну копейку (12 денег = 6 копейкам) можно было купить десять килограммов ржи, в конце этого трагического периода – четыре с половиной килограмма (64: 300).

Чем ближе к XX столетию, тем менее полновесной и ценной становилась копейка, но тем не менее ею не разбрасывались. Вот рассказ отца советского поэта М. В. Исаковского о случае с сельским батюшкой: «Было это, когда наш поп Евгений строил себе новый дом. Каждую неделю, перед тем как ехать на станцию за почтой, я заходил к нему и спрашивал: мол, не нужно ли, батюшка, что привезти? И вот однажды привёз я ему не помню уж что именно, отнёс покупку и говорю:

– Истратил я батюшка, столько-то и столько-то ваших денег, и осталась у меня всего лишь одна ваша копейка.

А поп мне отвечает:

– Копейка, Василий, – это пустяк. Сочтёмся.

Так я и ушёл, не вернувши попу его копейки. Долго после этого случая поп не давал мне никаких поручений. Но вот однажды попросил привезти ему дрожжей.

– Вот тебе, Василий, тридцать копеек на дрожжи, – сказал поп и вручил мне столбик медных копеечек, завёрнутый в белую бумагу.

Я положил этот столбик в карман и деньги пересчитал лишь тогда, когда стал расплачиваться за дрожжи. И что ж бы ты думал? Оказалось, что поп дал мне не тридцать копеек, а только двадцать девять».

…Мечтой всех правителей было сделать копейку полновесной монетой. Небезызвестный первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущёв, проводя денежную реформу 1960 года, похвалялся тем, что за обронённой копейкой люди будут наклоняться. Не вышло! Ну а к чему мы пришли сегодня, можно, по-видимому, и не говорить: сейчас люди не подбирают и обронённый рубль, на который нельзя купить даже коробку спичек[3].

Железная маска

В один из серых, пасмурных дней сентября 1698 года перед подъёмным мостом Бастилии остановилось с десяток вооружённых всадников. Капитан Сен-Мар, командир отряда, вызвал стражу, предъявил ордер, и мушкетёры, окружавшие портшез с чёрными занавесками, вступили во внутренний двор главной королевской тюрьмы.

Узник, доставленный в закрытом портшезе, казался немым. Его лицо закрывала маска, выкованная из железа и отделанная чёрным бархатом. Согласно предписанию короля, его заключили в один из самых глухих казематов Бастилии.

О человеке в железной маске тюремное начальство знало только то, что прибыл он с острова Сен-Маргерит, а до этого содержался в крепости Пиньероль, на юго-восточной границе Франции. С новоприбывшим запрещалось разговаривать и выполнять какие-либо его просьбы. В полном безмолвии заключённый провёл долгие пять лет и умер в феврале 1703 года. Его похоронили на тюремном кладбище Сен-Поль. В камере расковыряли стены и разобрали полы, чтобы не осталось каких-либо надписей или спрятанных записок.

Со временем судьба таинственного узника породила массу легенд. О «железной маске» написан не один десяток книг.

Самой известной из них стал роман