Тензин Гьяцо - Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай Ламы Тибета. Страница 4

Итак, чтобы привести простой пример, посмотрим на человека, который в течение своей жизни плохо обращался с животными. Он вполне вероятно может переродиться в следующей жизни собакой, принадлежащей тому, кто жесток к животным. Подобным же образом достойное поведение в этой жизни будет способствовать благоприятному перерождению в следующей жизни.

Далее, буддисты полагают, что, поскольку коренная природа сознания нейтральна, возможно выйти из нескончаемого круговорота рождения, страдания, смерти и перерождения, присущего жизни, но лишь тогда, когда устранена вся отрицательная карма и все мирские привязанности, считается, что когда это достигнуто, сознание сначала обретает освобождение, а затем, в конечном счете, состояние Будды. Однако, согласно буддизму тибетской традиции, существо, которое достигает состояния Будды, хотя и свободно от сансары, "колеса страданий" (так называется феномен бытия), будет продолжать возвращаться туда, чтобы действовать на благо всех других существ до тех пор, пока каждое из них не освободится подобным образом.

Что же до меня, то я считаюсь воплощением каждого из предшествующих тринадцати Далай Лам Тибета (первый из них родился в 1351 году н. э.), которые, в свою очередь, рассматриваются как воплощение Авалокитешвары, или Чэнрэзи, Бодхисаттвы Сострадания, Держателя Белого Лотоса. Считается, таким образом, что я тоже воплощение Авалокитешвары, фактически, семьдесят четвертый в той линии преемственности, которая восходит к мальчику-брахману, жившему во времена Будды Шакьямуни. Меня часто спрашивают, действительно ли я верю в это. Не так просто ответить на этот вопрос. Но теперь, когда мне пятьдесят шесть лет, обращаясь к опыту своей текущей жизни и буддийской веры, я не испытываю затруднений в том, чтобы признать, что я духовно связан и с тринадцатью предшествующими Далай Ламами, и с Авалокитешварой, и с самим Буддой.

Когда мне не исполнилось еще трех лет, в монастырь Кумбум прибыла поисковая группа, посланная правительством, чтобы найти новое воплощение Далай Ламы. Сюда ее привел ряд знамений. Одно из них выло связано с бальзамированным телом моего предшественника — Тхуптэна Гьяцо, Тринадцатого Далай Ламы, который умер в 1933 году в возрасте пятидесяти семи лет. Его тело было помещено на трон в сидячем положении, и через какое-то время обнаружилось, что его голова повернулась лицом с юга на северо-восток. Вскоре после этого, Регент, сам, являясь высоким ламой, имел видение. Глядя в воды священного озера Лхамой Лхацо в южном Тибете, он ясно увидел тибетские буквы "Ах", "Ка" и "Ма". За ними последовало изображение трехэтажного монастыря с бирюзово-золотой крышей, от которого к горе шла тропа. Наконец, он увидел небольшой дом с водостоками странной формы. Он был уверен, что буква "Ах" означает Амдо, северо-восточную провинцию, поэтому поисковая группа была послана именно сюда.

Прибыв в Кумбум, члены поисковой группы почувствовали, что находятся на правильном пути. Они предположили, что, если буква "Ах" относится к Амдо, то буква "Ка" должна обозначать монастырь Кумбум — который, и в самом деле, был трехэтажным и с бирюзовой крышей. Теперь осталось лишь найти гору и дом с необычными водостоками, и они стали обследовать близлежащие деревни. Когда члены группы увидели странные стволы можжевельника на крыше дома моих родителей, то наполнились уверенностью, что новый Далай Лама где-то недалеко. Тем не менее, прежде чем открыть цель своего визита, они просто попросили остаться на ночлег. Глава группы, Кевцанг Ринпоче, выдал себя за слугу и провел большую часть вечера, наблюдая за самым маленьким ребенком в семье и играя с ним.

Ребенок узнал его и закричал: "Сера-лама, Сера-лама". Сера — назывался монастырь, из которого был Кевцанг Рин-поче. На следующий день они уехали — но через несколько дней вернулись в качестве официальной делегации. На этот раз они захватили с собой некоторые вещи, принадлежавшие моему предшественнику, и несколько похожих вещей, но ему не принадлежавших. Во всех случаях ребенок правильно определил вещи, которые принадлежали Тринадцатому Далай Ламе, говоря: "Это мое. Это мое". Поисковая группа почти уверилась, что нашла новое воплощение. Но был еще другой кандидат, на которого следовало взглянуть, прежде чем выносить окончательное решение. Однако не прошло много времени, как новым Далай Ламой признали мальчика из Такцера. Этим ребенком был я.

Нет нужды говорить, что об этих событиях я помню не очень много. Я был слишком мал. Хорошо запомнился мне только человек с проницательным взглядом. Оказалось, это был взгляд Кенрап Тэнзина, который стал моим Хранителем Одежд и позже учил меня писать.

Как только поисковая группа пришла к выводу, что ребенок из Такцера — истинное воплощение Далай Ламы, об этом было сообщено в Лхасу Регенту. Официальное утверждение должно было придти через несколько недель. До тех пор мне полагалось оставаться дома. Тем временем местный губернатор Ма Буфэн стал чинить нашей семье неприятности. Однако в конце концов, родители отвезли меня в монастырь Кумбум, где я был торжественно принят на церемонии, которая происходила на рассвете. Я запомнил это прежде всего потому, что удивился, когда меня разбудили и одели до восхода солнца. Еще помню, что я сидел на троне.

Так начался довольно безрадостный период моей жизни. Родители пробыли со мной недолго, и вскоре я остался один в новом незнакомом окружении. Нелегко маленькому ребенку быть отлученным от родителей. Однако, в этой жизни в монастыре у меня имелось два утешения. Во-первых, там уже находился самый младший из моих старших братьев, Лобсан Самтэн. Несмотря на то, что он был только тремя годами старше меня, Лобсан взял на себя заботу обо мне, и вскоре мы крепко подружились. Вторым утешением являлось то, что его учителем был очень добрый старый монах, который часто брал меня на руки под свою накидку. Помню, однажды он дал мне персик. Но все же большей частью мне было довольно грустно. Я не понимал, что значит быть Далай Ламой. Насколько я знал, я был лишь одним из многих маленьких мальчиков. Не было ничего необычного в том, что дети поступали в монастырь в самом раннем возрасте, а обращались со мной точно так же, как и со всеми другими. Самое неприятное воспоминание — об одном из моих дядей, который был монахом в Кумбуме. Однажды вечером, когда он сидел, читая молитвы, я уронил его книгу с текстами. Книга, как принято до сих пор, не была переплетена, и страницы разлетелись во все стороны. Брат моего отца схватил меня и хорошенько отшлепал. Он очень рассердился, а я был в ужасе. После этого случая меня буквально преследовало его почти черное рябое лицо и свирепые усы. Да и позже, когда мне доводилось встречать его, я очень пугался.