Фредерик Филипс - Формула успеха Страница 4

Кроме того, выбирая специальность, мне приходилось брать в расчет как мои возможности в рамках «Филипса», так и мои собственные способности. Дело в том, что у меня всегда была определенная склонность к зрительным образам. Все и всегда немедленно преобразуется в моем мозгу в картинку. Моя стихия — скорее взаимодействие линий и конструирование вещей, чем разрешение теоретических и математических проблем. С такими особенностями мне было бы трудно тягаться с на редкость талантливыми электротехниками и физиками, работающими на «Филипсе». Но в проектировании я чувствовал себя на высоте; а то, что спроектировано, рано или поздно бывает выстроено. Вот я и выбрал машиностроение.

Первокурсник всегда неправ. Я скоро принял это как данность, и первый год обучения прошел для меня без особых потрясений, хотя кое-кто из студентов постарше и дал мне понять, что мое присутствие на летних празднествах корпорации воспринималось как наглость. Впрочем, мой собственный курс выбрал меня президентом студенческого исполнительного органа, что было бесспорным достижением для уроженца Брабанта.

В Делфтской студенческой корпорации должность руководителя воспринимается очень серьезно, и обычные члены корпорации, со своей стороны, играют роль подчиненных с рвением. За тем, чтобы все административные вопросы решались, как полагается, очень строго следят — мне скоро пришлось в этом убедиться. На второй год обучения меня избрали казначеем Альпийского клуба. Мой предшественник сунул мне тощий блокнотик, в котором значилось, кто какие взносы должен платить. Мои счета вскоре страшно запутались, за что мне здорово влетело. Тем не менее спустя небольшое время меня выбрали секретарем — видно, решили, что с этой должностью я справлюсь лучше. В 1924 году я вошел еще и в руководство студенческого театрального общества. И кроме того, в течение двух лет состоял в первом составе редколлегии студенческой газеты «Ди шпигель» («Зеркало») — газеты, которая жива до сих пор. Участие в этой работе всегда было предметом моей особой гордости, так же как, впрочем, и редактирование «Ежегодника за 1928 год». Работа над газетой — редакционные совещания, отбор материала, подготовка номера — относятся к моим лучшим воспоминаниям об этих днях. Приходилось решать проблему нехватки интересных материалов, входить во все тонкости печатного процесса. В результате позднее я с большим интересом следил за всеми изданиями «Филипса» и до сих пор пристрастно прочитываю каждый номер «Филипскурьера» и «Филипсньюс».

Оглядываясь назад, я понимаю, что дружба, завязавшаяся в студенчестве, самая крепкая. Вы заводите друзей без всяких задних мыслей. Если вам кто-то нравится, вы соответственно себя ведете. Такие отношения продолжаются независимо от того, добились люди успеха в жизни или нет.

В наши студенческие годы мы были совершенно равнодушны к политике. Единственное исключение случилось в 1923 году, когда дебатировался предложенный на обсуждение договор между Голландией и Бельгией по поводу канала Мурдийк. Этот вопрос вызвал волнения даже в Делфте. Во всем остальном на разговоры о политике было наложено табу, и мы этим гордились. Политика была частью враждебного внешнего мира; позже нам придется принимать ее во внимание, но в университетские годы мы сохраняли нейтралитет — в отличие от студентов сегодняшних.

На первом курсе я не слишком перетруждался — это противоречило бы обычаю. Идея состояла в том, что первый год следует проводить, привыкая к новому окружению, новой манере усвоения учебного материала. Поэтому я не посещал многих лекций, хотя и работал за чертежной доской и в лабораториях. Также я не сдавал никаких экзаменов в конце года.

Общая атмосфера в Делфте заметно отличалась от брабантской. Я чувствовал как бы кровную связь с Эйндховеном и Брабантом, хотя мои отец и мать были родом не оттуда. В начальной школе, где вместе со мной учились дети из разных социальных слоев, я выучился говорить на брабантском диалекте — этому способствовало общение с нашими садовниками и прочим людом. Благодаря этому я осознал, что население Брабанта в течение многих веков страдало от пренебрежительного к ним отношения по сравнению с жителями Соединенных Провинций на севере Нидерландов, которые доминировали в стране[1]. В годы учебы в Делфте раз в три недели на выходные я навещал родных. И всякий раз, пересекая канал Мурдийк, ощущал такое волнение, какое бывает после разлуки. Брабант ждал меня. Я ехал домой. И всю мою жизнь я возвращался туда с точно таким же чувством.

Будучи на втором курсе, я обручился с «женщиной всей моей жизни». Мы познакомились на вечере танцев, которые регулярно устраивали мои друзья в Гааге. Там впервые я и увидел Сильвию ван Леннеп. Она была окружена обожателями — у меня оказалось много соперников. Но после нескольких наших встреч я твердо уверовал, что она предназначена мне небом, и ни минуты не сомневался, что она станет моей женой.

На Рождество эта уверенность подверглась испытанию. Целой компанией мы отправились в Брюссель на традиционный студенческий праздник. Вечеринка прошла чудесно. Все пришли в такое счастливое состояние духа, что трое из нас решили поехать в Париж. У меня на то были особые причины. Моя сестра Етти училась там в пансионе, там же была Сильвия ван Леннеп, и, мало того, я знал, что и мой отец должен быть по делам в Париже. С Северного вокзала я направился прямо в отель и застал отца за завтраком. Я рассказал ему, что только что приехал с двумя друзьями и что мы намереваемся провести в Париже несколько дней. «Папа, — заключил я, — дай мне, пожалуйста, денег!» Просьба была встречена с пониманием, и мы прекрасно провели время.

Как-то, провожая Сильвию после танцевальной вечеринки, где-то на мосту в центре Парижа, я сделал ей предложение. Ответ оказался совсем не таким, как я себе его воображал. «Это так неожиданно», — сказала она. У нее и в мыслях не было выходить замуж! Она ужасно расстроилась. Как ни странно, отказ ничуть меня не обескуражил. Мы вместе направились к Бургундской улице; там замерли перед каким-то окном, пока изнутри не принялись яростно колотить по стеклу, крича: «Уходите, пожалуйста!»

Мы пошли дальше. Простились.

— Не печалься, — сказал я. — Поживем — увидим…

И до такой степени я был уверен, что все образуется, что тем же вечером, как ни в чем ни бывало, отправился с друзьями на Плас Пигаль, где мы прекрасно провели время. Даже слова гадалки: «Ты женишься только после тридцати двух лет!» — нимало меня не обеспокоили. Я твердо знал, что Сильвия ван Леннеп предназначена мне судьбой.