Сергей Анохин - Путь в небо Страница 4

В обеденный час на аэродроме безлюдно и тихо. Самолёты спрятаны в глубине капониров, планеры размещены под деревьями. Перекусив, иду к своему планеру. Он стоит в холодке. В пассажирской кабине для балласта уложены мешки с песком. Испытания проходят с полным полётным весом. Я ложусь на мешки, открываю книжку и, прочитав несколько страниц, незаметно для себя засыпаю.

Просыпаюсь от стука. Впечатление такое, будто в планер забивают гвозди. Выхожу из кабины и вижу: солдат с величайшим усердием приколачивает фонарь аварийного покидания планера к пилотской кабине.

- Ты что делаешь? - спрашиваю я.

Солдат перестаёт работать. Это совсем молодой парень. Лицо у него круглое, румяное, а глаза синие-синие и наивные-наивные.

- Так мне приказали укрепить прочно этот колпак. А то лётчик жалуется, через щель сильно дует, - отвечает он.

- Да разве так делают?! - злюсь я.

- Небось, не испортим, - во весь рот улыбается парень. - Мы дело понимаем. Мой папаша столяр, и я тоже. Видишь, гвозди длинные, а тонкие. Дерево не поколет, и колпак не то что ветром - топором не отобьёшь.

- А знаешь, для чего этот колпак нужен?

- Нет! Я ещё технику не изучил. Меня только вчера на аэродром прислали работать по столярной части.

Парень смотрит на меня так ясно, так простодушно, что я перестаю злиться.

- Эта штука называется не колпак, а фонарь, - объясняю я, - и если с планером произойдёт авария, то лётчик может спастись, лишь сбросив фонарь и прыгнув с парашютом.

- Так, значит, я вроде для вас западню готовлю, вроде гроб заколачиваю, - побледнев от волнения, говорит солдат и дрожащими руками торопливо вытаскивает уже забитые гвозди.

Парень оказался совсем не таким дураком, каким я посчитал его сначала. Всё же я не успокаиваюсь, пока не отсылаю его от планера. А потом ещё раз проверяю, все ли гвозди вынуты и легко ли сбрасывается фонарь.

...Мы набираем высоту кругами. Буксировщик - двухмоторный бомбардировщик - идёт чуть ниже меня, и я хорошо вижу за его килем стрелка-радиста, который внимательно наблюдает «за воздухом», он просматривает нашу заднюю полусферу. Я тоже внимательно всматриваюсь в небо. Фронт недалеко, и могут появиться фашистские истребители. За небом наблюдаем не только мы. Две пары «яков» патрулируют над нами, готовые отразить противника.

Нужная высота набрана. Отцепляюсь от троса, включаю приборы-самописцы и делаю глубокое скольжение на правое крыло. Планер ведёт себя по-прежнему и через секунду-другую переходит в левый штопор. По заданию следует сделать 2-3 витка. Но, вращаясь вокруг своей продольной оси, планер поднимает нос выше горизонта. Признак плоского штопора. Из него самолёт или планер не всегда может выйти.

«Не стоит рисковать», - думаю я и ставлю рули на вывод из штопора.

Но никакого эффекта. Планер вращается всё быстрее и быстрее. Делаю ещё попытку. Опять безрезультатно.

Увлечённый борьбой со штопором, я забываю про землю, к которой, вращаясь, стремительно мчится планер. А когда вспоминаю, то... земля, огромная и жёсткая, уже смертельно близка. Глаза различают даже мельчайшие детали. На краю леса стоит дуб. Я вижу не только его опалённую молнией вершину, но и отдельные ветви.

Больше ждать нельзя. Секунда промедления может стоить жизни. Сбрасываю фонарь, отстёгиваю крепящие ремни, выбрасываюсь из кабины и мгновенно выдёргиваю кольцо. Чувствую рывок открывшегося парашюта, через мгновение - удар, и я стою посередине капустного поля.

Хочется курить. Лезу в карман за папиросами, но... портсигар я, видимо, выронил во время прыжка. Собираю парашют и иду на поиски обломков своего планера. Он должен был упасть где-то рядом.

Прохожу маленький лесок и на краю нашего лётного поля вижу то, что осталось от планера. Возле стоят санитарная и пожарная машины. Мои товарищи осторожно разбирают обломки, словно отыскивая там что-то. Первым меня замечает Авдеев. Он бросается навстречу, крепко обнимает, целует.

- Жив, дружище! - говорит он и начинает что-то объяснять.

- Подожди, дай сначала закурить, - прошу я.

Мне протягивают папиросы. Закуриваю, делаю несколько жадных затяжек. Оказывается, со старта не заметили, как я выпрыгнул из планера, а из-за деревьев не увидели парашюта - уж очень он низко раскрылся. Все считали меня погибшим и под обломками планера искали моё бренное тело.

«А ведь так и могло быть! - думается мне. - Не засни я по счастливой случайности в планере, и усердный солдатик намертво бы прибил фонарь».

Внезапно ясно, до мельчайших подробностей представляю своё положение в потерявшем управление, мчащемся к земле планере.

От этих мыслей пугаюсь гораздо больше, чем в воздухе. Ведь там на переживания не было времени. А сейчас чувствую, как во рту всё пересыхает. Тело покрывает липкий пот.

- Ты что, привидение увидел? - спрашивает Авдеев.

- Почти, - отвечаю я. - Дай мне ещё папироску.

...Гибель планера не прекратила испытаний. Видимо, штопор был начат на недостаточной высоте. Полной и ясной картины поведения планера при этом не получилось, и командование решило повторить испытание.

Я глубоко верю в парашют. Но на этот раз вынужденный прыжок и обстоятельства, ему предшествовавшие, сильно действовали на нервы. В голову лезет всякая чертовщина. Я думаю о различных случайностях, которые могут помешать воспользоваться парашютом. А их тысячи, и все предвидеть, конечно, невозможно. Ведь, например, обладая даже самой необузданной фантазией, нельзя было предположить, что кто-то заколотит гвоздями фонарь пилотской кабины.

Свои волнения я тщательно скрывал от окружающих. Но ожидание полёта было мучительно. А он, как назло, откладывался со дня на день из-за погоды. Циклон, зародившийся где-то у скалистых берегов Скандинавии, принёс с собой низкие лохматые тучи, которые прочно повисли над аэродромом. От постоянного нервного напряжения я потерял сон, аппетит.

Наконец погода прояснилась, и я с чувством глубокого облегчения поднимаюсь в воздух. Спокойствие и вера в себя возвращаются ко мне, а это - самое непременное качество, необходимое каждому испытателю. Теперь мысли и воля сосредоточены на том, чтобы лучше выполнить испытания. Высота для этого достаточная.

...Скольжение на крыло, штопор, и опять у самолёта при вращении нос поднят выше горизонта. Выполняю три витка и ставлю рули на выход из штопора. Планер не слушается, продолжает, вращаясь, идти к земле. Но я терпеливо жду. Волнения нет, только я как-то особенно остро воспринимаю всё происходящее. Нервы, мышцы и мысли слиты воедино. Одновременно слежу за приборами и за приближающейся землёй. Высота быстро уменьшается.

Вдруг характер штопора меняется. Планер опускает нос, ускоряет вращение и потом сразу прекращает его. Наконец-то долгожданный результат испытаний: планер слушается рулей и выходит из штопора с большим запозданием. Я разворачиваюсь и планирую на свой аэродром.