Григорий Волчек - Виктор Курнатовский Страница 4

— А сколько вашему благородию годков? — продолжал урядник, улыбаясь в рыжие усы и с явным интересом разглядывая мальчика.

— Тринадцать.

— Скажите на милость, всего тринадцать, а сколько от вас беспокойства народу!

— При чем тут я, — не унимался Виктор.

— Кто отец? — резко и требовательно оборвал обозленный урядник.

— Полковой врач.

— Так-с… Лекарь… Где изволите проживать?

— В Риге.

— Как в Риге? — окончательно вышел из себя урядник. — Ты что мне голову морочишь? Как вы сюда попали?

— Я вас прошу, — по-прежнему спокойно сказал Виктор, — во-первых, на меня не кричать, а во-вторых, не тыкать.

— Да, не тыкать, — поддержал брата Михаил. — А приехали мы сюда действительно из Риги, на каникулы. Живем в Демянске. Шли на Селигер удить рыбу, а тут вот какие дела творятся…

— Какие еще дела, молодой человек? — прохрипел урядник.

— А такие, что не по закону у бедняков коров отбираете, — сказал Виктор.

— Значит, в тринадцать лет вы все законы уже знаете, а я в пятьдесят, выходит, дурак?

— Это вам лучше знать, — ответил Михаил. По толпе пронесся смешок. Урядник побагровел и крикнул старосте:

— Веди в избу!

И он, и староста, и понятые забыли о женщине, о корове. Услужливо расчищая путь через толпу наседавших крестьян, староста протолкался к своей избе и накрепко закрыл двери перед любопытными. Но толпа не расходилась.

Урядник уселся за стол, взял лист бумаги, поданный ему старостой, и начал писать протокол.

— У кого гостите на каникулах? Поточнее назовите адрес…

— У Степановых, — ответил Михаил, — у нашей сводной сестры и ее мужа.

— Уж не Александрой ли Исидоровной зовут вашу сестрицу? — оживился урядник.

— Да, — подтвердил Михаил, — а что в этом дурного?

— А то, — назидательно произнес урядник, что почтенная ваша сестрица и ее супруг находятся под полицейским надзором. Известно вам это? Они мастера народ баламутить. Где же при таких родственниках вам понять, молодые люди, как себя следует вести с начальством?

— А кто тут начальство?

— Я начальство, — прогремел урядник, — я… И придется мне поучить вас, если ваша образованная сестрица и ее муженек не умеют или не хотят сделать этого. Запереть их в чулан, — приказал он старосте. — Посмотрите, что у них в узелках, а я закончу протокол — и в уезд: пусть там решают, что с ними делать.

Через несколько минут незадачливые рыболовы оказались в темном, пыльном чулане, где была свалена всякая рухлядь. Урядник сам проверил замок чтобы — упаси бог! — не убежали. Сквозь маленькое окошко, вернее, просто отверстие, выпиленное прямо в бревнах, пробивался тусклый свет. Привыкнув к полумраку, братья нашли среди хлама два ящика и уселись на них.

Но Виктор не умел оставаться без дела. Он подобрал валявшуюся на земле морковку и свеклу. На одном из ящиков огрызком карандаша начертил доску, и ребята начали играть в шашки. Время текло незаметно.

Вдруг Михаилу почудилось, что за стеной, за окном, кто-то царапается. Он прислушался. Звук повторился. Тогда Михаил подтащил к окошку ящик, встал на него и тихо спросил:

— Кто тут?

— Это я, Пашка. Ну, Пашка… У нашей мамки корову хотели отнять.

— Отобрали, наверное, все-таки? — поинтересовался Михаил.

— Да нет, цела она… Мы ее в лес загнали. Потом в другую деревню к мамкиной родне перегоним. Меня, — продолжал невидимый собеседник, — мамка к вам послала. Может, чего нужно? Воды, хлеба?

— Спасибо, Пашка. Ничего нам не надо. Или, пожалуй, вот что: сбегай к церкви, встреть там нашего дядю. Узнаешь его по соломенной шляпе и белой рубахе. Удочки у него будут в руках… Степанов его фамилия. Расскажи, где мы.

— Мигом слетаю, — согласился Пашка и убежал.

Не прошло и получаса, как за дверью чулана послышались голоса. Ребята узнали голос дяди. Степанов говорил с урядником, и речь шла, собственно, не столько об их проступке, сколько о том, какую сумму получит урядник за освобождение «бунтарей». Торг завершился довольно быстро: урядник получил пять рублей, а староста и понятые — по полтиннику. Двери чулана открылись, и урядник, улыбаясь, сказал:

— Все только из уважения к почтенному Александру Николаевичу. А то ведь страшно подумать — прямо бунт устроили…

Когда Степанов и братья Курнатовские отошли достаточно далеко от села, Александр Николаевич принялся отчитывать мальчиков за неосторожность.

— Хорошо, если все обойдется. А то отошлет он свой протокол в уезд приставу, а там неприятностей не оберешься… Ну, это вам наука.

Вечер и ночь провели на берегу озера. Жгли костер, рыбачили, варили уху. Рассказали Степанову о могиле новгородского воина, о встрече с Федотом.

— Это толковый мужик, умница, — заметил Степанов. — Таких все больше становится на Руси…

К вечеру следующего дня рыболовы возвратились в город. К их удивлению Александра Исидоровна уже знала о случившемся. Из Полнова в Демянск ежедневно отправлялись обозы с рыбой, и молва обогнала юных бунтарей, приукрасив и расцветив их подвиг.

— Такими и должны быть мои мальчишки, — сказала, обнимая их, Саша.

Урядник тем временем подробно доложил обо всем приставу, и протокол, составленный 14 августа 1881 года в Полнове, подшили в «Дело политической поднадзорной Александры Степановой».

— Это она подбила молокососов, — твердил урядник приставу.

Начав свой путь от избы полновского старосты, документ этот закончил его в департаменте полиции. Прошло несколько лет. Каждый раз, когда полиций необходимо было обвинить Виктора Курнатовского в революционной деятельности, на свет появлялся полновский протокол.

— Курнатовский начал бунтовать с тринадцати лет, — говорили жандармы. — Вот доказательство. И, конечно, — продолжали они, — он будет врагом царизма до конца своей жизни.

В этом представители департамента полиции не ошибались.

ДОЛОЙ «АДРЕС»!

Многое изменилось за шесть с половиной лет в семье Курнатовских. Умер отец. Амалия Васильевна переселилась в Петербург. Пенсия, установленная ей и детям, была так мала, что семья едва сводила концы с концами. Но уже начинали работать старшие дети. И все в семье старались помочь Виктору получить образование. Помощь, о которой никто никогда не говорил вслух, он ценил и был очень привязан к матери, братьям и сестрам. Закончив гимназию, Виктор поступил на естественный факультет Санкт-Петербургского университета. В те годы болезнь напоминала о себе сравнительно редко. Лишь осенью и ранней весной, когда в Петербурге стояла промозглая погода, ему приходилось напрягать всю свою волю и внимание, чтобы слышать собеседника или угадывать слова по движению губ. Этому он научился давно.