Леонид Ашкинази - Первый президент (Хаим Вейцман) Страница 4

Так или иначе, Герцль оказался «в нужный момент, в нужном месте». В значительной мере именно в этом состоит искусство политика. Явиться в момент, когда ситуация неустойчива, крикнуть из зала «есть!» (позже ленинский выкрик стали цитировать как «есть такая партия») и войти в историю. Конечно, не только в результате этого крика, но — изучая события спустя почти век — видишь: и в результате него. Сам Вейцман брал другим — упорством, настойчивостью, работоспособностью, и, как мы позже увидим — тонким «чувством собеседника», пониманием его мотивов. Это свойства не пророка, не трибуна, это свойства политика несколько иного типа. Грубо говоря, не президента, а министра иностранных дел.

Раз уж мы заговорили о Герцле — а это второй великий еврей (после Ахад ха-Ама), встреченный в жизни Вейцманом и, видимо, последний, оказавший на него заметное влияние — то обратимся к двум важным различиям между ними.

Обычно говорят, что Герцль — западник, а Вейцман — «восточник». Он-де знал хорошо только галутное российское еврейство. Мы позже увидим, что это не совсем так. Действительно, Вейцман вышел из недр восточного еврейства, он знал его лучше Герцля. Но и с западными евреями, и с западными людьми вообще Вейцман общался вполне эффективно. Скорее всего, потому, что половину своего образования он получил на Западе. Отсюда мораль номер один — если мы хотим, чтобы наши дети могли свободно выбирать свой жизненный путь, они должны получать не только российское образование. Далее, мораль номер два — полезно, когда на одном направлении работают люди с разными взглядами и разным подходом (если, разумеется, они не работают против дела). Заметим, что Вейцман и Ахад ха-Ам, Вейцман и Герцль хорошо дополняли друг друга. Они уделяли основное внимание разным сторонам сионистской деятельности. Но как мы теперь понимаем (а самые умные люди, наверное, понимали это уже тогда), работали на одно общее дело. Ахад ха-Ам был за духовное возрождение, Герцль — за мандат, Вейцман за каждый дунам земли и каждый коровник на ней. Как вы думаете, возникло бы Государство Израиль, если бы чего-то из этого списка не оказалось в наличии?

Заметим, что степень готовности еврейского общественного сознания к восприятию сионистских идей оценить легко. Совершенно утопические (хотя и возвышенные) идеи Макса Нордау о переселении в Палестину в течение 10 лет 10 миллионов евреев (по 1 миллиону в год) были многими восприняты вполне позитивно, а позже даже стали частью политической программы сионистов — ревизионистов.

После трех лет учебы в Берлине Хаим Вейцман отправился в 1898 году во Фрейбург для завершения доктората. В этом городе было мало студентов-евреев, но зато очень большая русско-еврейская (сейчас бы мы сказали «русскоговорящая») студенческая колония нашлась в Берне, в часе пути. Это тот самый Берн, который вошел в Российскую историю, как гнездо Плеханова, Троцкого и Ленина. За плечами многих бернских революционеров был опыт борьбы с царизмом, Сибирь, ссылка и т. д. Проблема — еврей против революционера, а точнее — еврейский революционер против ассимилянта-революционера — возникла опять. Вот что пишет об этом Вейцман: «Мое неприятие Ленина, Плеханова и высокомерного Троцкого было вызвано тем презрением, с каким они смотрели на любого еврея, которого волновала судьба его народа и воодушевляла еврейская история и традиция. Они не могли понять, как это русскому еврею может хотеться быть евреем, а не русским. Они считали недостойным, интеллектуально отсталым, шовинистическим и аморальным желание еврея посвятить себя решению еврейской проблемы. Они относились с подозрительностью к людям, подобным Хаиму Житловскому, который был одновременно революционером и националистом. Когда был создан Бунд, эта еврейская ветвь русского рабочего движения, национальная и одновременно революционная по характеру, Плеханов язвительно заметил, что „бундовец — это сионист, который боится, что его укачает во время переезда в Палестину“. Таким образом, многие еврейские студенты из России в Швейцарии были вынуждены отречься от своего Я.

Наше первое организационное собрание состоялось в дальней комнате библиотеки русской колонии, и проводили мы его стоя, потому что „те“, прослышав о нашем намерении, заблаговременно вынесли из комнаты всю мебель. Вот так, стоя, мы основали первое в Швейцарии студенческое сионистское общество, которое назвали „Ха-шахар“, после чего решили перейти к открытой борьбе.

Само объявление о создании нашей группы вызвало скандал: как же, выступление „реакционной буржуазии“! Колония кипела, предпринимались попытки принудить нас к подчинению. А мы вопреки всему этому созвали массовое собрание еврейских студентов в надежде увеличить число членов нашей группы».

Между прочим — мелкая, но забавная деталь — в этом собрании на стороне студентов-сионистов выступил специально приглашенный ими для этого «молодой и одаренный оратор-сионист Мартин Бубер». А мы-то думали, что он был философ, кабинетный ученый и т. д. Или это были времена, когда кабинетные ученые выходили на трибуны?

Ну, а дальше события развивались естественным путем — группа молодых активистов начала завоевывать симпатии молодежи и теснить стариков. Во-первых, Герцль не мог увлечь молодежь как в силу разницы в возрасте и темпераменте, так и в силу различий в культуре. Герцль плохо знал российское еврейство, а оно составляло существенную часть этой молодежи. Роль Герцля, полагавшегося на дипломатическую деятельность, в значительной мере состояла в том, что он готовил мировое общественное мнение и сильных мира сего к восприятию самой проблемы. К восприятию, в конце концов, евреев как субъектов (не объектов!) еврейской политики. Так что Вейцману — и он, наверное, это понимал — отчасти расчистил дорогу и Герцль. Другое дело, что эта дорога оказалась из одних завалов… Но без Герцля она могла бы оказаться вовсе непроходимой. Политические лидеры и общественные движения действуют не только параллельно, но и последовательно. Пусть это утешит тех, кто сошел со сцены.

3. Женева и Манчестер

Одна из проблем, в обнимку с которой Вейцман прожил всю жизнь — это совмещение научно-инженерной и общественной деятельности. Он был химиком, автором более 100 патентов — что уже говорит о многом. Позже мы узнаем и еще кое-что о его работах. Проблема совмещения профессиональной и общественной деятельности возникает время от времени и перед другими еврейскими деятелями. Случай Вейцмана относительно прост — его химические работы были чрезвычайно важны для Англии. Это открыло ему путь в такое общество, в такие кабинеты, куда бы иначе он не попал, а если бы и попал — то в роли просителя, а не партнера. Но дело не только в этом. Научная и инженерная деятельность вырабатывают ясность мышления, привычку уважать себя и партнера и требовать уважения к себе. Согласимся, что все эти качества необходимы любому политику, а еврейскому политику тех лет (когда евреи были просителями) — в особенности. Но занятия наукой имеют и недостаток. Ученые часто бывают недопустимо категоричны в своих суждениях и недостаточно гибки. В Вейцмане, по-видимому, эти недостатки проявлялись в малой, а достоинства — в большой мере. Ну что ж, нам повезло…