Илья Басс - Жизнь и время Гертруды Стайн Страница 4

Мой брат и я всегда были вместе… Гораздо лучше быть младшей в семье и иметь брата на два года старше себя, потому что он делает все, чтобы доставить тебе удовольствие: вы ходите, куда хотите, и делаете все, что хотите, а он делает все для вас и за вас; так удобно и приятно получать предназначенное тебе жизнью.

Гертруда упоминает, что однажды, охваченные энтузиазмом, оба решили сочинить пьесу. Лео написал некую подделку под Марлоу. Гертруда же дальше списка действующих лиц не продвинулась (замысел — историческая драма в духе Шекспира). Оба мечтали о будущей славе.

Гертруда полна добрых воспоминаний о ранних школьных годах. Лео же с годами признался, что чувствовал себя парией из-за того, что был единственным евреем в классе.

Сохранилось мало сведений о религиозном воспитании детей. Первое поколение приехавших Стайнов, безусловно, было религиозным. Гертруда упоминает о своем деде с материнской стороны как о набожном человеке, из династии знаменитых раввинов. Мать описывает в дневнике еврейские праздники, посещение детьми еврейской школы по субботам. Там-то девочка и получила начальные познания в иудаизме. Ей было 8 лет, когда она с удивлением обнаружила, что в Ветхом Завете ничего не говорилось о вечной, загробной жизни.

Воспитатели и наставники в семье Даниеля религии не касались. И не удивительно, что говоря о юношеских годах, ни Лео, ни она не упоминают о каком бы то не было религиозном образовании или соблюдении религиозных правил.

В школе Гертруда была средней ученицей, ничем не примечательной, хотя довольно продвинутой для своего возраста. Предметы, которые вызывали или должны были вызывать интерес учеников, казались ей скучными. Единственным привлекательным занятием она находила грамматический разбор и построение предложений. Некоторые черты и привязанности, отмеченные в школе, удивительным образом проявились и во взрослые годы. Например, почерк был и остался никудышным. Однажды ее сочинение выиграло первое место, но для демонстрации в школе его переписала другая ученица. Впоследствии все свои литературные записи Гертруда делала на листочках ужасным почерком, и их приходилось переписывать.

Со смертью матери в доме все переменилось. Четырнадцатилетняя девочка уже начала понимать, что внешне проигрывает сверстницам — невысокая, плотно сложенная, с заметно избыточным весом, что с тревогой отметила в дневнике еще мать. Детство кончилось. Гертруда претерпела трансформацию, непосредственно ощутив связь с внешним миром. Свои 15 лет она посчитала переломным возрастом: «Пятнадцать лет действительно как средневековые годы: все открываешь впервые — ничего ясного ничего определенного ничего безопасного ничего не приходит и ничего не уходит; но все может произойти».

Майкл, получив степень бакалавра, возвращается назад и начинает работать у отца в компании. Отец полностью поглощен банковскими операциями. Хозяйство переходит в руки Берты и более-менее налаженная жизнь расстраивается. Никакой системы или порядка. Каждый ест, что хочет и когда хочет. Лео и Гертруда могли использовать время, как им заблагорассудится — могли пойти в оперу, гулять ночью, охотиться (Лео умел стрелять из ружья), а днем высыпаться и т. п.

В 1891 умирает отец. И как ни странно, его смерть лично Гертруде приносит облегчение: «Однажды утром мы не смогли разбудить нашего отца. Лео пролез в окно и оттуда выкрикнул, что отец лежит в кровати и он мертв; и мертв он был. Тогда-то наша жизнь, без отца, превратилась в приятную». В последние годы отец стал особо нервным, раздражительным, пытался устанавливать какие-то странные порядки в доме, на улице вел себя крайне эксцентрично. Противостояние его и детей выражалось в беспрерывных скандалах. В записных книжках, не предназначенных для чужих глаз, Гертруда упоминает несколько еще более тревожных фактов. Однажды отец попросил старшую дочь Берту лечь к нему в кровать для согревания. Она отмечает нечто подобное, случившееся с ней и братом отца Солом.

Гертруда не находит добрых слов об отце; по всей видимости, и он ощущал некоторую неприязнь к ней. В его глазах она была не той дочерью, какую хотелось бы видеть.

Извещая о смерти отца в письме к дяде Мейеру, первопроходцу, дипломатичный Майкл, теперь двадцатишестилетний, сор из избы не стал выносить:

Какой потерей стала смерть дорогого отца для нас, особенно для меня, ибо он был не только отцом, но и другом. Он оставил собственноручное завещание, назначив Мейера Эрмана… и меня душеприказчиком по Калифорнии, а вашего сына Майкла — душеприказчиком, без бондов, с правом продавать любую собственность без суда. Завещание сейчас в суде на утверждении… Дети все совершеннолетние, за исключением Лео и Гертруды; я назначен их опекуном.

В самое ближайшее время мы переедем в Сан-Франциско, где я проживал с марта месяца и работал в должности первого помощника суперинтенданта Омнибус Кейбл Компани, входившей в корпорацию, где вице-президентом был дорогой Па…

В наследство Даниель оставил 480 акров земли, акции нескольких компаний… и долги, с которыми Майклу пришлось разобраться. С этим Майкл справился, продав небольшую компанию, которой отец владел.

Жизнь при Майкле потекла в совсем ином русле. Он установил теплые отношения со всей четверкой. Берта вела хозяйство, меньшим выдавались деньги на карманные расходы. Растратив их (на книги, обычно), они обращались к брату за помощью; тот «всегда вздыхал, но любил бывать с нами и брал нас на обед [в ресторан], но перед этим мы должны были сидеть и выслушивать его наставления».

Майкл быстро сделал карьеру, став менеджером отделения крупной компании. Кроме того, он искусно вложил деньги в различные проекты, включая покупку многоквартирных доходных домов.

В 1892 году большая семья распалась. Майкл и Саймон остались в Сан-Франциско, Лео, учившийся тогда в Беркли, переехал в Гарвард продолжать учебу, а Берта и Гертруда отправились в Балтимор к родственникам матери.

Маловероятно, чтобы Гертруда после окончания школы испытывала сомнения или колебания относительно ближайшего будущего — ее друг и наставник, Лео, уже год как уехал в Гарвардский университет, Кембридж. Брат сумел убедить сестру присоединиться к нему. И мало того, увлек философией. С какой стороны не подходи, и он и сестра по характеру и интересам юности были гуманитариями — чтение книг, посещение выставок и интерес к музыке тому прямое свидетельство. А уж знание иностранных языков — немецкого плюс какие-то основы французского (у Лео, разумеется, заметно лучше) во все времена считались настоятельной потребностью гуманитария. Остается добавить, что немецкая философская школа — колыбель философии.